Дерзкая. Пленница (тело)хранителя (СИ)

Как бы больно мне не было и как бы я не жаждал лицезреть смерть Белого, причинять его дочери боль посильнее той, что была, я не мог.

«Есть какой-то блок внутри, - говорил Станислав Беляев тогда, в прошлой жизни, обычно после того, как мы заваливались в сауну и отмечали завершение дел крепким алкоголем. – семьи – святое. Не могу, понимаешь? Рискую. Вырастит сын и придет за моей головой. Тогда вот – да, ноь не сейчас».

Мы все были негласно повязаны этим кодексом, который другие отморозки нарушали. Мне так казалось. Лучший друг усыпил мою бдительность и ударил по больному, чтобы со временем отобрать смысл моей жизни.

Действительно ли он когда-то мыслил именно так? Впрочем, ничего из этого ему уже не поможет.

В абсолютной тишине я услышал стук и сдавленные рыдания Юльки снизу. Странно. Там всегда была отличная изоляция, даже когда мы проводили допросы отступников. Или это все еще мое воображение шалит, подкидывая совсем безумные видения?

Нянчить эту девчонку я не собирался. Мне ничего не стоило ее успокоить, но этого я делать тоже не стал. Поднялся, не взирая на усталость. Пусть ее моя доброта не сводит с толку. Пора дать понять, что все будет по моим правилам.

Когда я открыл двери ключом, рыданий уже не услышал. Юлька подняла глаза, словно зверек, застигнутый врасплох.

Она пыталась перетянуть чулком ссадину на правой ноге. Я недооценил этих зверей. С отморозками нельзя иметь никаких дел, даже если они встали под твои знамена. Стингрей должен был уже с обоими разобраться.

- До сих пор не переоделась? – с улыбкой, от которой девушка шумно втянула сквозь стиснутые зубы воздух, спросил я.

Она не ответила. Подняла на меня заплаканные глаза с разводами черной туши, прекратив игры с чулком. Я поднял сверток с тёплым спортивным костюмом, разорвал упаковку, вновь заставив ее вздрогнуть.

- Это платье слишком хорошо для подобного места. И раз ты проигнорировала мою просьбу…

- Я переоденусь, выйди, - испуганно проговорила Юлька, шмыгая носом.

- Я сам тебя переодену. Только для начала сделаю кое-что еще.

Узница вскочила на ноги с такой прытью, что даже я опешил. Замотала головой, вжимаясь в стену, затравленно оглядываясь по сторонам. Конечно, о чем еще она могла подумать?

Впрочем, я не стал ее разубеждать. Медленно извлек из пакета худи и джоггеры темно-зеленого цвета, швырнул на матрац, с которого Беляева так резво вскочила.

- Сама подойдешь?

Дрожала и всхлипывала, прижимая к груди обрывки дорогущего белого платья, неосознанно качая головой.

- Юленька, если это сделаю я, ты испугаешься еще сильнее.

Я сам не понял, откуда взялось это уменьшительно-ласкательное. Наверное, при виде женских слез и страха в моем сознании оборвалась пара натянутых струн, включив забытый инстинкт телохранителя-защитника.

К чему я оказался не готов, это к тому, что она сожмется, как от удара. И не из-за словесной угрозы – уже успел изучить ее реакцию. Всему виной обращение? Чем ее могло так сломать произношение имени в мягком варианте?

Нет. Она все равно вела себя так, будто я только что пригрозил выстрелить ей в лоб. Смотрела беззащитно, не замечая, что крупные слезы текут по щекам.

У девчонки шок. Другого пояснения этому нет. Придется снимать его привычными для меня методами.

Шаг, другой. Я без труда перехватил хрупкие девичьи запястья со следами ссадин от металла и развел их в стороны, распиная на шершавой отштукатуренной стене.

- Не дергайся и повернись ко мне спиной. Поняла?

Она подчинилась почти моментально. Так, словно я произнес что-то, что выключило ее волю и сопротивление. Только всхлипнула, вытянув руки перед собой и уронив голову на грудь.

С плетением корсета я не справился. Непонятно, кто вязал эти морские узлы. Стараясь не смотреть на ее вздрагивающие плечи, как и на нежную кожу лопаток, я извлек нож и вспорол ленты одним уверенным движением руки.

Юля

Едва за ним закрылась дверь, меня согнуло в рыданиях. Последний раз такая истерика посещала, когда я была совсем маленькой девочкой и не умела справляться с эмоциями.

Похоже, свою стойкость я переоценила. Или ее вообще не было, просто не пришло пока что полное осознание всего того положения, в котором я перебывала.

Тагир уже слегка прихлопнул меня по губам, перед тем как изнасиловать. Но то, что он и дальше будет причинять мне боль, учитывая то, что я не сопротивляюсь – это не укладывалось в картину моего понимания.

Что я такое сказала, чтобы вызвать столь сильную ярость? Что мой отец не поднял бы руку на женщину и ребенка?

Да, мне хотелось его задеть. Но ведь не все было так радужно. Пока в семье обожали Вовку, меня наказывали по несколько раз в день. Только сейчас я поняла, что мама иногда плакала не просто от ссор с отцом, а хлопки и удары не были звуками разбрасываемых книг и впечатыванием кулаков в столешницу. Понял, что я обманула? Это все равно не отменяет такой жесткой реакции.