— Эви, Эви, посмотри на меня. — Он поймал ее лицо в ладони и нежно поцеловал в лоб, отчаянно цепляясь за последние крохи самообладания. — Мы можем остановиться. Я могу прекратить все это. Если ты меня попросишь…
— Не останавливайся.
Он чувствовал себя последним негодяем оттого, что ждал так долго, прежде чем предложил ей все прекратить. И дважды негодяем потому, что послушался ее и пошел дальше. Но он не находил в себе и тени сожаления по этому поводу. Он просто дьявольски устал сражаться с тем, чего хотел более всего на свете.
Его рука скользнула вдоль ее тела и остановилась под коленом. Нежным и бережным движением он забросил ее ногу себе на бедро.
Ей будет больно. Он знал, что избежать этого полностью нельзя, но постарался сделать все как можно бережнее — вошел в нее медленными, осторожными толчками, вглядываясь в ее лицо и ища в нем признаки отвращения, смятения и неудобства. Но не находил ничего. Эви выгнулась под ним и застонала, обхватила его теперь уже обеими ногами и впилась ногтями ему в плечи с такой силой, что поцарапала кожу до крови.
Дойдя до ее девической преграды, Мак-Алистер с трепетным восторгом всматривался в ее запрокинутое лицо, на котором нестерпимое желание смешалось с неожиданной болью.
— Прости меня, — прошептал он и сделал последний, решительный толчок, погрузившись в нее полностью.
Ушей Мак-Алистера коснулся собственный удовлетворенный вздох.
И резкий стон Эви. Глаза ее распахнулись.
— Проклятье.
Ее шоколадные глаза, которые всего мгновение назад застилало наслаждение, расширись, прояснились, и в них — если только он не ошибался — проступило острое неудовольствие.
Он вдруг испугался, что сейчас она начнет ругаться. Испугался, что она оттолкнет его и влепит ему пощечину.
— Прости меня.
Он склонился над ней, закрывая ей рот долгим и жадным поцелуем. Мак-Алистер вновь провел ладонями по ее телу, отыскивая сокровенные места, прикосновение к которым еще совсем недавно заставляло ее стонать и извиваться от удовольствия.
— Милая, прости меня. Нет, не шевелись. Лежи смирно. Просто подожди немножко… подожди.
И он приступил к соблазнению заново, погрузившись в наслаждение и пытку. Он хотел пошевелиться. Ему
Когда Мак-Алистер понял, что Эви готова принять его, когда она начала выгибать под ним спину, без слов требуя большего, только тогда он позволил себе выйти из нее и вновь ворваться. Ритм его движений был мучительно медленным, он боялся причинить Эви боль и хотел продлить удовольствие.
А Эви торопилась сорвать запретный плод. Она старалась вжать его в себя, боролась, стремясь как можно скорее заполучить то, что он мучительно сдерживал в себе. Дыхание девушки стало учащенным, а движения — страстными и порывистыми.
— Пожалуйста…
И он уступил ее мольбам, ускоряя ритм движений, входя в нее все глубже и глубже. Он смотрел и слушал, желая навсегда запечатлеть в памяти всю Эви Коул, взлетающую на самую вершину наслаждения в его объятиях. И когда она обрела его, со стоном содрогнувшись под ним, только тогда он уткнулся лицом в ее шею и позволил себе раствориться в вихре страсти.
Еще никогда в жизни Эви не приходилось испытывать столь сокрушительного взрыва эмоций. Она чувствовала себя на седьмом небе от счастья, мучилась тревогой, страдала от собственной уязвимости, отдавалась пресыщенности и терзалась сотней других ощущений, подобрать названия которым была не в силах.
Ей хотелось зарыться в простыни и спрятаться ото всех так же сильно, как и вскочить с постели и пуститься в пляс. Но еще больше она жаждала закрыть глаза и погрузиться в сон, которого настоятельно требовало ее отяжелевшее от приятной усталости тело.
Мак-Алистер пошевелился, перевернулся на спину и осторожно прижал ее к себе. Приподняв край стеганого одеяла, он бережно укрыл ее.
— Эви, с вами все в порядке?
Она кивнула, уткнувшись носом ему в плечо. В ее голове роились тысячи незаданных вопросов.
Правильно ли она поступила?
Чтобы ответить на первый вопрос, придется подождать, пока она хотя бы немного успокоится и к ней вернется способность рассуждать здраво. Что же касается второго… она исподтишка взглянула на Мак-Алистера. Закинув одну руку за голову, он второй ласково скользил вверх и вниз по ее спине, и на лице у него было написано самое безмятежное и спокойное выражение, которое она когда-либо видела.
Похоже,