Дерзость надежды

Рассмотрим факты. За последние тридцать лет средний заработок американских мужчин вырос менее чем на один процент с учетом инфляции. В то же время цены на все, от жилья до медицинского обслуживания и образования, постоянно росли. Как раз зарплата мамы и не дала большой части американских семей выпасть из среднего класса. В своей книге «Ловушка двойного дохода» Элизабет Уоррен и Амелия Тьяги отмечают, что приносимый в дом матерями дополнительный доход идет не на предметы роскоши. Почти весь он идет на то, что семья считает вложением в будущее детей, — дошкольное образование, плату за обучение в колледже и, прежде всего, за жилье в безопасном районе с хорошей школой. Действительно, по причине этих постоянных затрат и дополнительных расходов из-за того, что мать работает (в частности, расходов на дневное детское учреждение и второй автомобиль), средняя семья с двумя работающими родителями имеет меньший дискреционный доход и меньшую материальную стабильность, чем имела тридцать лет назад семья с одним работающим родителем.

Так может ли средняя семья вернуться к жизни на доход одного члена? Нет, когда все остальные семьи в районе имеют два источника дохода и предлагают цены на жилье, школы и колледж. Уоррен и Тьяги показывают, что сегодня средняя семья с единственным кормильцем, которая попыталась бы сохранить стиль жизни среднего класса, имела бы дискреционный доход на шестьдесят процентов меньше, чем такая же семья в семидесятые годы. Другими словами, для большинства семей иметь маму домохозяйкой означает жить в менее безопасном районе и отправить детей учиться в менее конкурентоспособную школу.

Не все американцы готовы на такой выбор. Они пытаются делать максимум при имеющихся обстоятельствах, понимая, что такую семью, в какой они выросли, — такую семью, в какой воспитывали своих детей Фрейзер и Мэриан Робинсон, — содержать стало намного сложнее.

К этой новой реальности пришлось приспособиться и женщинам, и мужчинам. Но с Мишель трудно поспорить, когда она утверждает, что тяготы современной жизни на женщину падают в большей степени.

В первые несколько лет нашего брака мы с Мишель прошли через обычное привыкание, через которое проходят все пары: умение читать мысли друг друга, принятие чуждых причуд и привычек. Мишель любила вставать рано и после десяти вечера глаза ее слипались. Я же ночная сова и мог быть не в духе (противным, как говорит Мишель) в первые полчаса после того, как встал с кровати. Частично из-за того, что я работал над своей первой книгой, и, вероятно, оттого что я долго был единственным ребенком в семье и часто проводил вечера, спрятавшись у себя в комнате, то, что я считал нормой, часто заставляло Мишель чувствовать себя одинокой. Я постоянно после завтрака оставлял масло на столе и забывал завязать пакет с хлебом; Мишель же просто гребла квитанции за нарушение правил парковки.

Но в основном те годы были полны обычных удовольствий — визиты в кинотеатры, обеды с друзьями, иногда посещение концертов. Мы оба много работали: я был юристом в одной небольшой фирме, занимающейся гражданскими правами, и начал преподавать на юридическом факультете Чикагского университета, а Мишель решила оставить свою юридическую практику, чтобы вначале пойти на работу в чикагский Департамент планирования, а затем руководить чикагским отделением национальной программы под названием «Паблик Эл-лайз». Время, которое мы проводили вместе, стало еще более сжатым, когда я выставил свою кандидатуру в законодательное собрание штата, но, несмотря на мое длительное отсутствие и ее общую неприязнь к политике, Мишель поддержала это решение. «Я понимаю, тебе очень этого хочется», — говорила она мне. Вечерами, когда я был в Спрингфилде, мы разговаривали по телефону, смеялись, делились радостями и печалями дней нашей разлуки, и я засыпал, уверенный в нашей любви.

Затем родилась Малия, 4 июля, в День независимости США, такая спокойная и такая красивая, с большими завораживающими глазами, которые, казалось, начали изучать мир, как только открылись. Малия появилась в идеальное для нас обоих время: так как я был не на сессии и преподавать летом мне было не нужно, я каждый вечер мог проводить дома; в то время как Мишель решила пойти на работу с неполным рабочим днем в Чикагский университет, чтобы больше времени проводить с ребенком, и эта новая работа начиналась только в октябре. Три волшебных месяца мы оба волновались, суетились вокруг нашего новорожденного малыша, проверяли, дышит ли она, заставляли ее улыбнуться, пели ей песни и фотографировали столько раз, что задумались, а не портим ли ей зрение. Разность наших биоритмов неожиданно оказалась полезной: пока Мишель наслаждалась заслуженным сном, я, не ложась до часу или двух, менял пеленки, грел грудное молоко, укачивал дочку на руках и думал, что ей может сниться.