Десант на Эльтиген

Иван уже приготовил для нас чай. У него была забинтована нога.

— Что с тобой?

— Немного царапнуло, — смущенно улыбаясь, ответил он.

— Где?

— У колодца. Немцы по нему шибко стреляют. Ночью там много людей собирается, все идут за водой… Ранит многих. Тут же я позвонил майору Кращенко и спросил:

— Вы когда-нибуда были около колодца?

— Да, был, — ответил; начальник продотдела.

— Ну, как там?

— Воды много. Хватает всем.

— А огня там тоже всем хватает, майор?

— Тай ведь ничего нельзя предпринять, товарищ полковник!

— Идете к Модину, составьте вместе план обеспечение безопасности колодца и утром доложите.

Сели ужинать и под впечатлением партактива разговорились с Копыловым о наших людях. Собранием мы были удовлетворены. Много выяснилось важных вопросов, легче и вернее будет работать дальше.

Было принято решение: всём участникам актива идти в траншеи, во взводы и разъяснить бойцам создавшуюся на плацдарме обстановку; В частях провести партийные: собрания. Условились воспользоваться этими собранием чтобы глубже изучить людей. Разговор зашел об одном из офицеров.

— Я давно присматриваюсь к нему, — сказал Копылов. — Странная вещь человеческий характер. На первый взгляд, куда какой боевой офицер. Когда с ним беседуешь, то создается впечатление, что это волевой, энергичный человек, а в действительности он то и дело теряет способность владеть собой.

— Очевидно, мы самоуверенность приняли за волю, — ответил я. — Изучение характеров — это сложный процесс. Бывает, что ошибешься. Знаешь, до войны мне пришлось некоторое время работать в военно-учебном заведении. Столкнулся с этой проблемой. Бывает, характер столь ясный и цельный, что сразу поверишь в такого человека. Ну, скажем, как Ковешников, Мирошник, Колбасов, Григорян, Тулинов… А встречается и характер неровный. В нем и мужество есть и вдруг обнаруживается нерешительность. И не поймешь, что на него влияет. Таких приходится все время в вожжах держать.

— А какого мнения о Шашкине?

— По-моему, настоящий комсомольский вожак, хороший, скромный политработник. Мне в нем нравится; что он постоянно ходит по частям, все время с людьми, у него струнка массовика сильная. За это его уважают. Третьего ноября он был в школе, мужественно воевал. Ты знаешь, он дружен с Кучмезовым?

— Знаю — улыбнулся Копылов. — Шашкин мне о Кучмезове много рассказывал? Он, кажется, немного влюблен в него.

— Хорошая дружба!

Кучмезов — один из лучших наших политработников. Темперамент горца, характер большевика. Во время отражений атак всегда на самом опасном направлений. Сам ложился за пулемет. Бросал гранаты. Своим примером воодушевлял людей. Наш Шашкин у него многому может поучиться.

Люди раскрываются в бою. Взять того же Мирошника. В повседневной жизни это мягкий, застенчивый человек; но в бою он перевоплощается. У него как будто незаметно накапливается энергия и в нужный момент проявляется с огромной силой. Или майор Григорян, помощник начальника оперативного отделения штаба дивизии. Вежливый, чрезвычайно скромный и трудолюбивый, производит впечатление тихого, нерешительного. Но в жизни, то есть в бою, — исключительно храбр и находчив. Я ему доверял самые ответственные поручения и всегда был уверен, что он их выполнит.

Мы с Копыловым были хорошего мнения о заместителях по, политической части командиров 37-го и 39-го полков, Мовшовиче и Афанасьеве. Их любили бойцы.

— Ты знаешь, за Афанасьева мне один раз попало, — указал я Копылову.

— От кого?

— От Брежнева. Это было еще в период подготовки к десанту. Леонид Ильич приехал — и сразу в полки. Потом приходит и говорит: «Товарищ Гладков, а у вас крепко поругал замполита Афанасьева». Я спрашиваю, как же так, это же опытный и боевой политработник и прекрасный человек! Брежнев говорит: «Согласен с вами и даже могу добавить, что на войне он с сорок первого года, сам — уральский рабочий. Но он плохо знает людей вверенного полка. Спрашиваю, сколько в стрелковых взводах комсомольцев, а он не, знает, хотя идет подготовка к серьезной операции…» Теперь майора на этом не поймаешь, у него такой характер, что урок он запоминает на всю жизнь.

Но и для нас в этом примере был урок. Мы обнаружили с Копыловым, что плохо знаем политработника 31-го полка и почти не знаем командный состав гвардейского полка, прибывшего на плацдарм в ночь на 3 ноября. А там как раз были особенно, сильны тревожные настроения. Воодушевление, вызванное форсированием и захватом плацдарма, не затронуло эту часть. Вступив на «Огненную землю» позже других, она особенно тяжело переживала томительное бездействие в условиях блокады. Отразилось это и в выступлениях коммунистов на партактиве. Решили усилить внимание к этому полку.

Наша партийная организация пополнялась. За полмесяца было принято 120 новых членов партии.

На третью ночь после собрания актива я побывал в учебной роте. Она находилась в резерве дивизии и занимала позицию в ста метрах впереди КП. Проходя по траншее, услышал в блиндаже разговор двух солдат и, каюсь, остановился.

— …Ты вчера слушал беседу комроты?

— Нет, я был на часах. О чем он говорил?