Десантники

Я после комиссования поехал к сестре, в Шабельники, но жить там не захотел, и не потому, что жизнь там после войны была тяжелая и голодная, а потому, что в этом селе к евреям относились с открытой ненавистью. Поехал в Днепропетровск, поступил в металлургический техникум. Себя жалеть времени не было. Да тогда на каждом шагу можно было встретить инвалида войны, кто без руки, кто без ног пришел с фронта, но, главное, ведь мы остались живы, а миллионы и миллионы наших фронтовых товарищей или родных так и остались навсегда лежать на полях сражений или в расстрельных рвах.

После окончания техникума меня направили в Днепродзержинск, работать на вагоностроительный завод. Здесь, в Днепродзержинске, я женился и остался жить. Там родились и выросли мои дети. Я работал начальником транспортного цеха, а потом и заместителем гендиректора известного на всю страну авторемонтного завода, который занимался ремонтом «импортного автотранспорта», мы ремонтировали эксплуатируемые в СССР «Шкоды», «Татры», «Икарусы». Моя послевоенная жизнь была связана с интересной и нужной людям работой.

Интервью и литературная обработка: Г. Койфман.

Горшков Николай Петрович

Для начала, Николай Петрович, расскажите о том, как сложилась ваша довоенная жизнь. Кто были ваши родители, каков был состав вашей семьи?

Знаешь, как до революции, так и после нее мои родители занимались крестьянским хозяйством, сначала в Самарской губернии, а потом – в области. Мне, например, известно, что до 1917 года отец работал у такого помещика Сапрыкина. Так вот, мой батя был, как говорят, у него «на побегушках» и за это получал какие-то гроши. Сейчас принято говорить о том, какая, мол, капиталистическая система хорошая. Ничего подобного! Сколько я могу о ней судить, в России она никогда не приживется. Ладно уж говорить о самой партии КПРФ. Сегодня она, как говорят, обхаркана и оплевана. Но когда представители других партий выступают в поддержку коммунистической идеи, это, конечно, уже о чем-то говорит. Ведь правда? Разумеется, в России капитализма никогда не будет. К этому безобразию, которое у нас пытаются внедрить, я отношусь крайне негативно. Пусть в Эстонии, в которой мы с вами живем, это система внедряется. У нас все-таки небольшое государство, и здесь всякие вещи возможны. Но Россия так устроена, что она никогда не сможет жить в капиталистическом обществе. Вроде мы при этой системе жили нормально, до тех самых пор, пока не наступил 1917 год. Но в конце концов люди поняли, что ни к чему хорошему она не приведет. Поэтому у нас и произошла революция.

Теперь пришла самая пора рассказать о моей довоенной жизни. Мы жили, как я уже тебе сказал, в сельской местности. А что нам оставалось в этой местности делать? Только заниматься сельским хозяйством. Когда еще существовали остатки частной собственности, наша семья имела небольшой огородик, на котором мы выращивали овощи и держали кур с цыплятами. Но когда в 1929 году организовались колхозы, у нас появились такие, как бы сказать, отдельные предприятия. При этом должен тебе сказать, что саму коллективизацию я помню плохо – чуть-чуть, как во сне. Ведь я тогда был еще очень маленьким. Что хотелось бы отметить: элеватор, в котором у нас во время коллективизации хранили зерно, в свое время принадлежал какому-то местному богачу. Поэтому раньше жили, исходя из такого правила: что крестьянин посеет и пожнет, то этот самый богач за бесценок скупит и всем этим засыпет себе элеватор.