Десантники

В нашем взводе из двадцати шести человек в строю на 9 мая оставалось двенадцать человек, но нам еще после объявления о капитуляции немцев пришлось несколько дней принимать участие в стычках с засевшими в горах эсэсовцами, и снова у нас были потери.

Вас ранило уже после официального окончания войны?

Да. Десятого мая. В альпийских горах при прочесывании наткнулись на группу немцев, завязался бой. Сверху нас забрасывали гранатами, и мне осколок попал в правую руку. Перебинтовали, я думал, что ничего серьезного, но пока я с этих гор спустился и пока ждали транспорт для эвакуации раненых, немало времени прошло. Когда меня привезли в госпиталь в Сегед, уже началась гангрена, и меня сразу положили на операционный стол и ампутировали правую руку. В госпиталях я пролежал до сентября 1945 года, а потом меня комиссовали из армии как инвалида войны.

Как на передовой снабжали десантников?

Например, мы за два месяца боев ни разу не видели своей полевой кухни и питались тем, что находили в брошенных домах. Благо, народ там жил зажиточно, и в погребах можно было много чего съестного найти и набрать, начиная от копченых колбас и шпика, заканчивая банками, где мед был перемешан с маслом. Сто грамм «наркомовских» мы от своих снабженцев никогда не получали, но, кто хотел выпить, мог легко «сообразить» местного вина.

Смотрите, на передовой мало кто обращал внимание, кто во что одет и обут, главное – чтобы патронов и гранат хватало и было бы что «порубать», а если кто-то из бойцов нацепил на себя мадьярский китель или немецкие сапоги, так это считалось «в пределах допустимой нормы».

Например, у нас отродясь не было касок. А в саперном взводе не было ни одного миноискателя. Но кто тогда об этом задумывался?

А Ваш брат, кадровый танкист, выжил на войне?

После войны на запрос о судьбе брата мы получили извещение «Пропал без вести», и долгие годы я так и думал. Да и как он мог уцелеть, если служил в 1941 году танкистом на западной границе. Там все «кадровики» – танкисты поголовно погибли или попали в плен, еще в первых приграничных боях. В конце восьмидесятых годов у моего московского товарища близкие друзья поехали по гостевой визе к родным в Израиль и там случайно столкнулись и разговорились с пожилым человеком, который сказал, что живет здесь с 1947 года, а вся его семья погибла во время войны, а сам он из Винницкой области и звали его раньше Михаил Шварцбурд. Когда они вернулись «из гостей» в СССР, то просто, по ходу рассказа о поездке, упомянули эту встречу, а мой товарищ ухватился за фамилию, ведь она довольно редкая. Сообщили мне об этом, достали телефон этого пожилого человека в Израиле, и я решился ему позвонить, думая, что, скорее всего, это просто мой однофамилец.

Я заказал разговор с заграницей, и, как только он взял трубку и мы произнесли первые слова, сразу по голосу узнали друг друга. Это был мой родной брат Михаил, который в Израиле сменил имя на Моше Бен – Ами. Его жизненная история заслуживает отдельного рассказа.

Он прошел танкистом всю войну, несколько раз был ранен, много раз горел в танках, и, когда после окончания войны пытался найти своих родных, ему на запрос ответили, что никого в живых не осталось. Брат продолжал армейскую службу, имел звание капитана, пока в начале 1947 года, его, после разных проверок, не отправили «на новое место службы», взяв всевозможные подписки о неразглашении. Прибыл он на это «новое место», а там собрана группа из двухсот молодых советских офицеров, опытных фронтовиков еврейской национальности, подготовленных для переброски в Палестину, воевать против англичан за создание коммунистического Израиля. Эту группу тайно перебросили по польским паспортам через Восточную Европу в Палестину, а вот следующие за ними, уже сформированные и подготовленные, подобные офицерские команды, так и остались в Союзе.

Видимо, товарищ Сталин эту лавочку прикрыл.

Брат прибыл в Израиль накануне Войны за независимость, и, как говорится, сразу принялся за свою работу, был здесь одним из первых танковых командиров, участвовал в нескольких войнах, дослужился до звания полковника. Брат уговорил меня уехать к нему в Израиль, мы прибыли на ПМЖ в 1990 году, когда он уже был совсем болен. Михаил умер в 1991 году, и все последние месяцы его жизни я был рядом с ним.

Вам еще не было девятнадцати лет, когда Вы вернулись из армии инвалидом.

Тяжело было калекой возвращаться в мирную жизнь?