А потом один из американцев в кино перевел, что она просит ее добить.
И они ее добили.
И тут я понял, ЧТО заскреблось у меня внутри.
Я вспомнил, где я сам видел такие глаза и слышал такой хрип…
Так вот, наверное, что он хрипел…
Душара тот, на Бараках. Осенью 85-го…
Да и хрен с ним. Чтобы он там ни хрипел – он был наш враг. А мы – его.
И без разницы, что он не стрелял и был беззащитен…
Он бы, не задумываясь, убил любого из нас, представься случай…
И не переживал бы потом.
И я не переживаю. Не переживаю ни секунды.
Сколько бы там ему ни было…
Сергееву тоже было 20…
И Илье Редькову…
А Гришину – 19…
И Валере…
А Ринату Узбекову – вообще 18.
А ротному Мантурову – 27.
И ротному Левченко…
И что?
Все, хватит… Из-за какого-то сраного духа…
И правда, не переживал. Еще несколько лет…
А потом в руки мне попалась какая-то книжка про белорусских партизан.
Даже не помню, кто автор и как называется.
Не помню, потому что не дочитал ее…
Дошел до места, где молодой партизан, ослушавшись командира, пробрался на собственный страх и риск в свою деревню. Увидеть то ли мать, то ли невесту.
И напоролся на немцев, искавших в деревне партизан.
И бежал изо всех сил через заснеженное поле к своим, а немцы хохотали и обкладывали его очередями из пулеметов.
А потом застрелили.
Тут у меня хрустнули зубы.
Да нет, не тогда хрустнули. Сейчас!
Потому что все! ВСЕ!
Потому что все смешалось в башке – и этот белорус, и этот афганец.
И это я лежу посреди какого-то поля, изрешеченный пулями, пускаю кровавые пузыри и что-то пытаюсь сказать.
И понимаю, что ни матери, ни невесты, никого я больше не увижу!
И мне всего 20…
А вокруг меня стоят чужие люди. Смотрят на меня с любопытством.
Один снимает с плеча автомат…
Только не надо мне говорить, что мы не немцы и не пришли туда, чтобы убить всех афганцев.
Мы были готовы убить их всех, если надо.
И у каждого из нас было достаточно причин для этого.
Меня уже давно не спрашивают, убивал ли я людей.
И слава богу…
Теперь я бы ответил…
Глава 14. Комарово
ноябрь-декабрь 1985, Кандагар
Декабрь 85-го, Кандагарская операция.
Пожалуй, так далеко мы еще от Гардеза не уезжали.
Хотя, может быть, это кажется. Просто уж больно ощутима в декабре разница между горным Гардезом и равнинным Кандагаром.
Из бригады выезжаем в снегу, кутаясь в бушлаты и в ватных штанах.
Глядя на удаляющиеся палатки, вспоминаю, как ровно год назад, вот так же кутаясь от холода во все, что можно, мы ехали на Алихейль.
И я мечтал, как можно дольше не возвращаться в бригаду.
Чтобы не видеть эти ненавистные палатки, где все время нужно шуршать.
Эти ненавистные столовую и хлебопекарню, откуда нужно таскать жрачку.
А теперь мне даже грустно как-то. И хочется скорее вернуться.
Впрочем, и на Кандагар съездить тоже интересно.
Во-первых, мы там никогда не были.
И на Панджере побывали. И в Хосте.
Алихейль с Нараем вообще как дом родной.
А Кандагар – что-то далекое и незнакомое.
А во-вторых, там говорят: тепло зимой.
А то погодка-то наша гардезская меня порядком зимой подзадолбала. Это ж надо так подвезло – попасть в южную страну и по четыре месяца мерзнуть.