Десантно-штурмовая бригада. Непридуманный Афган

«Люкс»-то у взводного с Зуем, замкомвзвода нашим. На них первые дни молодые изрядно поишачили с саперками, да и гранат не пожалели! Зато теперь у них почти блиндаж – сверху укрыли плащ-палатками, тащатся.

Ну и слава богу – вылезать им оттуда не особо охота, да и блиндаж этот почти на противоположной стороне горки. Так что нашу сторону взводный особо не кантует, предоставив рулить тут мне.

Чуть ближе к вершинке – наш с Никулиным окоп. Точнее, теперь окоп, сначала-то просто выдолбили чуть-чуть, да камнями обложились. Но за два дня после гибели ребят из первой роты углубились основательно.

По окружности горки еще несколько таких же позиций понаделано, только, в отличие от нас с Олегом, парни там же и живут. Усов с Храповым, Саня Календо – «ветеранчики». Гаврюша с Овечкиным – «шнуры». Кахрамон с Серегой Сергеевым – наши.

На вершине – позиция «Утеса».

Там Дядя с Петрухой и приданный им в подмогу «молодой» Ходжа, узбек из Ферганы. Вообще-то он Хужанбердыев, но это ж кто такое выговорит? Зовут, правда, Уктам. Дык, много чести «шнуру» по имени зваться. Мне-то просто подвезло быть его командиром отделения, потому и знаю.

А то докопается замполит: «Всех ли в отделении знаешь? Ведь положено!»

А я ему: «Хужанбердыев Уктам Каримович! 1967 года. Город Фергана, парикмахер!»

Мне не привыкать такие труднопроизносимые имена запоминать. Наш-то Кахрамон Абдельазизович Мираипов тоже в моем отделении.

О, как навсегда засело в голове. Спасибо, товарищ замполит, за тренировку памяти!

Правда, Кахрамону почему-то за полтора года никакого прозвища или эквивалента хотя бы русского так и не подобрали. А этот Ходжой стал моментально.

Ходжа коренастый, крепкий такой пацан. Чувствуется, что не из тихонь. Не знаю уж, как он в парикмахеры заделался…

Пришел из сержантской учебки ашхабадской, в ноябре только.

Первое знакомство с ним навсегда запомнил. Его ко мне в отделение стрелком-санитаром определили. Формальность, конечно – на боевых кто рядом окажется, тот и «санитар». Санинструктор роты другое дело…

Но тут как раз занятия по оказанию первой помощи. Кому по десятому, а кому и по первому разу. Потом медик батальонный, что занятия проводил, начинает опрос:

«Пулевое в руку без видимого повреждения кости! Ваши действия?»

«Сквозное в область груди!..»

«Подрыв с повреждением нижней конечности! Ваши действия?»

Кто бойко, кто не очень, отвечают пацаны про шины, промедол, ИПП, остановку крови. И все больше про жгуты, про то, чтоб поближе к ране, чтоб записку со временем наложения и т. п.

Доходит очередь до Ходжи:

– Ранение в голову! Ваши действия?

Без колебаний:

– Жьгут, таварыш каптан!

Медик оторопел:

– Куда жгут?

Секундное замешательство:

– Шею, таварыш каптан…

Так Ходжа перестал числиться стрелком-санитаром.

Всего-то месяца три с тех пор прошло, но последнее время уже нет-нет да покажет зубы – надоело ему «летать».

Ох, не повезет кому-то в феврале… Из таких злые «ветераны» вырастают.

Даже порой своих «подпрягать» пытается. Хотя всего-то вторые боевые у него, а парни уж с августа ходят.

Но пока, как ни крути, он «молодой» и службу тащит на горке как молодой.

Да у Петрухи с Дядей особо и не подуркуешь. Особенно узбеку…

Дядя добрый-добрый, увалень увальнем, а кулак-то размером с гирю. Как даст с высоты под два метра – и не забалуешь…

Мышцы-то на костяк мамонтиный наросли уже. Последнее время не косят Серегу с положенной при его росте полуторной пайкой. Дядя в расчете «Утеса» первый номер. Он хоть и дембель, но таскает станину, самую тяжелую и неудобную часть пулемета. Хотя на стрельбище пару раз и весь «Утес» на спор поднимал.

Дядей он в этих самых горах стал, на первом Алихейле, в декабре 84-го. Его тогда как раз только перевели к нам из саперной роты. Там до такой степени затумкали доброго русского богатыря местные дембеля-казахи, что на огромном его теле, казалось, места живого не осталось, синяк сплошной. А ведь любого из них толкни Дядька посильнее, из палатки бы улетел. Да куда там – традиции, блин, армейские…

На ту алихейльскую операцию Дядя пошел вторым номером расчета ПК с Саней Ивановым. Того то же к нам перевели недавно откуда-то, но, в отличие от Дяди, как раз за «неуставняк» – весной уж домой Сане было. На первый взгляд был Иванов спокойным, но взрывался порой с полуоборота. И когда взрывался, рука у него была ох тяжелая. Может, от того взрывался, что частенько по ночам я его в палатке со шприцем видел, с глазами стеклянными…

Опять «попал» Дядя «на мероприятие».

Точнее, Серега Екимов попал, он тогда еще Серегой был…

На какой горке ни заночуем, Иванов сразу его за дровами посылает. А тот и рад – сам-то тепло тоже любит безгранично. Только дрова закончатся, опять Серега на склон урывает. С каждым разом все дальше и на дольше. Они как раз рядом с нами с Мордвином сидели. Только и слышно было всю ночь:

– Эй, Дядя, ты живой там? – кричит развалившийся у костра Иванов.

– Угу… – раздается откуда-то с самого низу, из-под горы, бас медвежий.

– А хуй ли так долго-то, Дядя? Погаснет – вешайся!