Десантно-штурмовая бригада. Непридуманный Афган

После гибели лейтенанта, за отсутствием других виновных, за все ответил по полной программе Вараксин. Насколько мне известно, ему дали несколько лет – как сложилась дальше его судьба, не знаю.

Знаю только, что в любом случае «сложилась» она в тот самый день, в тот самый момент, когда кто-то решил, что подозреваемый солдат должен сидеть, а подозреваемый офицер нет.

Наверное, этот кто-то искренне хотел помочь лейтенанту выйти «сухим» из этой неприятной истории. Думал, наверное, что они боевые, другие, – и кто там уже станет вспоминать досадную ошибку боевого офицера.

Что один действующий офицер для армии важнее, чем один солдат…

Тогда, в январе 86-го, я не задумывался над этим клубком судеб, тесно связавшихся в истории с гибелью ребят из первой роты.

Корка – она не дает задумываться. Особенно задумываться над судьбой, над тем, что каждый шаг, каждый поступок определяет множество других.

И только потом, спустя много лет, я стал осознавать, что мое отношение к жизни, к людям, к событиям во многом определяется среди прочего и этими, едва уловимыми в гуле воспоминаний и переживаний, историями.

Корка сошла, душа прикоснулась к запретному, и оказалось, что и тот незнакомый мне молодой с его «Кукушкой», и тот лейтенант в выцветшем бушлате, и те совершенно незнакомые мне парни, погибшие 31 декабря по дороге с Кунара, были, есть и всегда останутся фактами моей личной биографии…

И одними из многих ран, от которых не убережет душу никакая корка.

Глава 18. «Завтра» не наступит никогда

апрель – май 1986, Хост

Нигде больше не видел такого неба, как в Афгане…

Нигде нет таких звезд.

И столько!

И на «югах» всевозможных бывал, и в горах, и в разных полушариях – не то все.

Звезды над Афганом неописуемые – словно их подсвечивают чем-то.

Когда в детстве первый раз увидел в Третьяковке «Ночь на Днепре» Куинджи, тоже не поверил, что нарисованная Луна может так светиться!

Украдкой заглянул тогда за край картины – нет ли лампочки?

Нету…

И все равно, каждый раз не верю.

Вот и за край бездонного афганского неба хоть заглядывай – ну нереально звезды светят! Особенно когда с гор на них смотришь.

Я лежу, закинув руки за голову, на своей позиции и смотрю в небо!

Моя очередь спать, но не спится…

Сколько раз на боевых я вот так же лежал и смотрел вверх, на эти звезды!

В это вечное бесконечное безмолвие, которое чем дольше смотришь в него, тем сильнее притягивает. Словно хочет затащить внутрь.

Мне всегда нравилось смотреть в небо…

Успокаивает.

Отвлекает.

Но сейчас мне хреново.

И небо со звездами не помогает. Не успокаивает и не отвлекает.

Позиция моя в горах под Хостом, мы здесь уже во второй раз.

Но на сей раз все очень серьезно. Войск нагнали…

Где-то недалеко Пакистан.

А между нашей горкой и Пакистаном – духовской укреп-район Джавара.

Как нам объяснили перед выходом в горы, тылы укреп-района выходят на Пакистан, откуда осуществляется снабжение и подвоз боеприпасов.

Еще сказали, что на некоторых рубежах укрепрайона есть даже танки…

Может, специально нагнетают…

А вдруг нет?

Ведь этот укрепрайон нам предстоит взять.

Поэтому-то все так серьезно…

Но хреново мне не поэтому.

А потому, что сейчас апрель 86-го года.

Магическое и нереальное время.

Время, о котором я запретил себе думать еще полтора года назад, на кабульской взлетке.

Тогда, возвращаясь из госпиталя, на пересылке в Кабуле я воспарил мечтами о доме при виде дембелей, идущих к самолету.

И тут же зрелище юного, загорелого неизвестного солдата с аккуратной дырочкой в середине лба вернуло меня на землю.

Тогда, в ноябре 84-го, я еще не понимал знаков судьбы, не умел читать их.

Но зарекся думать про «завтра»…

Этим «завтра» был апрель 86-го.

Время, которое, казалось, никогда не наступит.

Которого мы ждали, как чуда.

И вот апрель наступил.

Но «чуда» не случилось…

Случился облом.

Облом с домом, с мамой, с Женькой, с летом, травой, рекой, дождем.

С поступлением на учебу, наконец…

Сейчас конец апреля 86-го года, я уже отслужил 2 года.

Теперь мы, призыв весны 84-го, называемся «граждане».

Но уже знаем, что домой нам не уехать еще месяца три, а то и больше.

Август!

Все 20 месяцев в Афгане это слово звучало в угрозах, предостережениях замполита каждому из нас.

И в наших подначках друг другу.

«Август!» – звучало как черная метка.

Как приговор. Заслуженный или нет.

Как сочувствие «назначенным» залетчиками за реальные или мнимые прегрешения.

В апреле – мае уезжают сержанты и те рядовые, кому дадут «дембельский аккорд». Построил что-нибудь полезное в родной части – и домой.

Но кто из солдат получит аккорд, а кто будет тянуть лямку до августа – это решают ротный с замполитом.

Весной 85-го в нашей роте оставили до августа всех дембелей минометного взвода, и сержантов, и рядовых.

В марте у них было ЧП – задрочили какого-то февральского «шнура» так, что тот засунул запал от гранаты в ботинок и рванул…

До той весны минометчики жили отдельно от роты, в охранении.