Десерт из каштанов

– Авария на проспекте. Лобовое, маршрутка и легковушка. Два трупа, остальных к нам везут, – отрапортовала на бегу Ромашка.

– Сколько?

– Четверо! – выкрикнула она на пороге отделения. – Один – ребенок. Пять минут!

Народу на всех может не хватить, прикинул Арсений. Одна бригада в родильном на кесареве, две на плановых в онкологии, одна на стентировании в кардиологии… И, раздав отрывистые приказы, он помчался вниз встречать первую «Скорую».

Инструментарий готовили впопыхах. Когда мозг занят тысячей дел, во врачебной голове они не перебивают друг друга, сваливаясь в куча-мала, а выстраиваются в список. И по мере исполнения список просто ползет вниз, будто рейсы на табло прилетов, только очень быстро: верхняя строка смещается, и на смену ей тут же приходит следующая. Иногда Гаранину казалось, что вся операционная команда: хирурги, анестезисты, анестезиологи, операционные сестры – лишь тени, некая интерактивная система. Даже вместо восьмибитной озвучки – вполне подходящий писк и сигналы датчиков. Но он никогда не обсуждал этого с кем-либо из коллег. Это ощущение непременно пропадало, стоило только операции завершиться, и даже воспоминания о нем как-то очень быстро улетучивались.

Ему достался ребенок, самый тяжелый из всех участников аварии. Мальчик лет десяти, лежа на каталке, постоянно издавал звук, средний между бесконечным всхлипом и змеиным шипением. Дыхание слева не прослушивалось, повсюду пузырилась кровь.

Рентген.

– Травма грудной клетки. Возможно, пневмоторакс. Давление ни к черту.

Перелили литр крови, только потом повезли в операционную.

Дальше все пошло как надо. Катетеры, растворы, брызги йодоната, хлюпанье отсосов, задумчивые перфузоры, перемигивание диодов на аппаратуре… В голове было звонко и чисто – как всегда, когда обретаешь контроль над ситуацией.

Пожилая анестезистка Зоя приподняла худенькую руку мальчишки и чуть повернула на свет.

– У него тут рыболовный крючок в ладони. Глубоко.

– Не смертельно. Сейчас подлатаем, – отозвался хирург Вадим. – Рыболовный, говоришь? Мальчик же из автодорожки…

– На рыбалку, видать, ехали. Или возвращались.

– Да, повезло кому-то с пацаном. С сыном на рыбалку – красота. Мой от приставки носа не поднимает.

– Та же история. Что за народ пошел… – ответила вполголоса Зоя. – Не проходило и дня, чтобы она не сокрушалась о нравах нынешней молодежи в общем и своего внука в частности.

VIII

Пока ребенка везли из операционной в реанимацию, Арсений вышел передохнуть на балкончик. Снял маску и шапочку, вобрал полной грудью нагретый июньский воздух без едких больничных примесей. Даже непривычно. Вкус летней улицы (желтый песок и цветущие липы) осел на языке, глубоко, у самого корня. Гаранин прошелся по кафельным плиткам балкончика. Одна хрустнула, неплотно посаженная на раствор. С громко стрекочущего старого кондиционера на пол одна за одной падали капли, то и дело норовя превратиться в струйку.

Арсений не сразу заметил Ромашову. Та стояла, положив руки на вспученные коррозией перила, и тяжело глядела на горизонт, утонувший в мареве. Жесткий дневной свет подчеркнул все мелкие морщинки, и в эту минуту она не казалась ему девчонкой. А опустившиеся уголки губ отняли сходство и со Снегурочкой.

– Вер.

Она спокойно повернула голову, видимо, уже давно уловив его присутствие. Мягко кивнула:

– Закончили? Как там?

– Мальчика к нам уже привезли, – отозвался Гаранин. – Остальные?

– У одной черепно-мозговая, сотрясение. Плюс ссадины и разрыв связок. У второго три ребра. Ничего серьезного.

– Было трое взрослых. И ребенок. Ты говорила…

– Да. Одну не довезли.

– Ясно. А что с пацаном? Родные не объявлялись?

– Он в легковушке ехал. С родителями. Отец умер мгновенно. А мать… это та, которую наши не довезли.

– Ясно… Ясно.

Гаранин помолчал.

– Вид у тебя усталый. Может, кофейку?

– Голова побаливает. Наверное, из-за жары. Пройдет.

Вместе они дошли до ординаторской. По сравнению с духотой на балкончике, в отделении было свежо: в воздухе переливалась благословенная неживая прохлада. Покой нарушал только надтреснутый, но бойкий голос Тамары Георгиевны, пациентки онкологии. В подопечных Гаранина она успела побывать уже трижды. Сейчас уже два часа как ее привезли из операционной.

– Тамара Георгиевна, а вот и вы! – нацепив улыбку, Арсений зашел в палату энергичным шагом.

– Ну здрасьте, доктор, я уж заждалась!

– Весь в делах, голубушка, весь в делах. Потише говорите, не мешайте другим.

Старушка оказалась всклокоченная, бледная и взволнованная:

– Ибола у меня.

– Что?

– Ибола! – раздраженно ответила пациентка, и сухонькие руки в синих узелках вен пошли тревожно шарить по застиранному до серости пододеяльнику. Арсений глянул на показатели. В норме. На делирий вроде тоже не похоже.

– Вот до чего же нынче врачи непрофессиональные! Вот в мое время, бывало, сразу с порога диагноз ставили. А нынче крутят, вертят, переспрашивают. Говорю ж, это… лихорадка у меня! Африканская. Как есть лихорадка.

– Ах, Эбола… На что жалуемся?

– На нее и жалуюсь! Вот ведь непонятливый.