Десерт из каштанов

II

– Я должен кое в чем признаться. Я не имею на это никакого права, но… я читаю твой… дневник.

Арсений произнес это вполголоса, где-то между двумя и тремя часами ночи, в полумраке реанимационной палаты. Дежурный врач прикорнул в ординаторской, медсестра клевала носом на посту – выдалась тихая ночь без происшествий. Это была одна из тех ночей, когда Гаранин засиживался на работе допоздна и уже не видел смысла отправляться восвояси. Около десяти он задремал, съежившись на диванчике, но в час проснулся – совершенно отдохнувший, правда, с затекшей шеей и ломотой в затылке, и с разочарованием понял, что далеко не только до утра, но даже до рассветных сумерек. Осторожно, стараясь не потревожить отделение и повинуясь порыву, он снова забрел к коматозникам, Баеву и черноволосой (точнее, уже лысой) незнакомке, и плотно притворил за собой дверь, а потом несколько минут слушал таинственные звуки едва теплившейся в них жизни. И вдруг нарушил молчание.

– Я вообще не знаю, зачем это все. Но я ходил на насыпь, туда, где с тобой все это случилось. Там я нашел твою сумку. Не беспокойся, я отдал ее в полицию, чтобы расследование шло своим чередом. Я не хочу чем-то им помешать. Ты можешь быть уверена, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы…

Это все были глупые слова. Он знал, что Джейн Доу его не слышит, что она по-прежнему не знает о его существовании.

– Но я теперь знаю о тебе, – ответил он на собственную же мысль. – Мне хочется узнать о тебе больше. Чтобы тебе не было так одиноко. Это важно для меня. Вообще-то я подобным образом не поступаю, но… что сказать, кажется, я трогаюсь умом. Так или иначе мне больно от мысли, что тебе одиноко. Я даже не могу себе представить, где ты сейчас. Если там вообще что-то есть… кроме пустоты.

Он пошелестел листами ксерокопий, припоминая прочитанный рассказ об осенних каштанах Парижа. И улыбнулся.

– Я так и не понял, откуда ты приехала к нам в город. Зачем? Наверное, из-за твоей склонности к путешествиям.

И он пустился в рассказы, негромко, вполголоса.

В свои девять лет Арсений мечтал путешествовать. В районной библиотеке он отыскал том энциклопедии «География». В ней на сорок седьмой странице, в главе про великие географические открытия, на весь разворот красовалась карта мира, жирной красной линией этот мир опоясывал маршрут Фернана Магеллана, а синей – путь «Золотой лани» Фрэнсиса Дрейка. Арсений представлял себя Фрэнсисом: это имя нравилось ему больше.

– Да и с королевой у этого мореплавателя, кажется, была какая-то романтическая история, в подробности которой авторы энциклопедии предпочли не вдаваться, – усмехнулся Гаранин. – А может, я просто неправильно понял.

Пока родители дежурили в больнице, Арсений тащил от рояля черный стул с крутящимся круглым сиденьем, ставил вокруг него несколько табуреток, одну на другую, и обматывал веревку вокруг ножек. Край веревки тянулся до самой ручки двери, через всю комнату, и поверх нее мальчик набрасывал простыню. Не успевал он моргнуть, как простыню наполнял попутный бриз, веревка становилась такелажем, скрипучим от ветра, вся конструкция – кораблем, летящим поверх упругих, искрящихся на солнечном свету волн, и Арсений-Фрэнсис стоял за черным штурвалом, крутил его что есть сил и отдавал приказания расторопной команде.

– Есть, сэр! Так точно, сэр! – неслось на него со всех сторон. Мелькали по доскам выскобленной палубы босые ноги, темные от загара, болтались просоленные волосы, сплетенные в сальные косички, сверкали белки глаз, туго свитые корабельные канаты змеями укладывались в кольца.

– Но путешественником стать мне так и не довелось, а новые земли открыли еще до меня. Хотя это и не совсем верно. Ты и сама, наверное, понимаешь, что земли всегда новые, пока в них не пожил. Для каждого следующего человека. Бесконечная тайна. Мир так велик, а жизнь всего одна.

III

Из оранжевой тетради в синюю полоску: