Маниша и её группа сидели поодаль, для них уже минул почти год жизни в иммиграции, так что надежд на американскую мечту в Новой Зеландии не осталось, чай не Америка, поэтому только безразличие читалось на их лицах.
Хотя, если быть до конца честным, мне было сложно прочесть что-либо на лицах китайских студентов. Я никогда не мог прочесть вообще ничего на их лицах, и дело не в расизме в духе «они все на одно лицо» – нет.
Дело в том, что даже когда мы обсуждали репрессии в КНДР, китайским студентам всегда было невдомёк, о чем это я толкую. Они не отрицали их наличие, наоборот, отлично знали о расстрелах, лагерях, убийствах, но не понимали моей тоски перед гибелью человека. Одного, одинокого такого человечка, со всем его нутром и надеждами. Наверное, с тех самых пор мне стало казаться, что на их лицах, расплющенных тоталитаризмом, с раскосыми глазами антигуманистического дракона, мне никогда не удастся прочесть того, что казалось важным, – человеколюбия.
Короче, я не знал, что за душой у китайских студентов. Всем же остальным не было никакого дела ни до Аниты Графмон, ни тем более до её предмета. Из заинтересованных в учёбе были только я, Хуан и сама Анита Графмон.
Хуан по-прежнему, не смотря на сданные на отлично первые assignments, переживал о каждом новом задании. Я получал оценки не хуже, да и не мудрено, учились-то мы в шараге, но я вообще не парился об учёбе. В принципе, после года обучения, который и предполагала переподготовка на младший медперсонал, нам с равной вероятностью могли выдать и дипломы сварщиков начального разряда, потому что обучение было в равной степени полезно медработникам и сварщикам на одном уровне – на ноль.
Так и выглядела обратная сторона пафосного и дорогого образования за границей, во всяком случае в Новой Зеландии. Платили мы в основном за то, чтобы просто въехать и попытать удачу, как в казино. Шансы выиграть были. Правда, и без штанов оставляли почти всех.
Кстати, о бесштанности. И, тоже кстати, о нейрофизиологии и биохимии. Я и Маниша переглядывались. Постоянно. Перестрелка велась без потерь, но раньше я не паниковал, а в тот день отчего-то никак не мог выдержать ее взгляда.
Я улыбался, какое-то время смотрел на неё в ответ. Обычно девушки отводят взгляд, играя стесняшку, но ту индианку было не прошибить. И даже моя обаятельная улыбка с нелепыми кривыми зубами, пользовавшаяся неизменным успехом у женщин, не работала. Маниша продолжала смотреть на меня, как кавказец на девушку в короткой юбке из окна «Приоры», как школьник на декольте учительницы, как одинокая женщина на сериалы по телеку – она смотрела не отрываясь.
Глаза отводил я, делая вид, что срочно нужно проверить, не случилось ли чего на экране телефона. Телефон неизменно показывал время. Сообщений не было. И так каждый раз, стоило ей вновь посмотреть на меня, я неизменно мог сообщить местное время любому поинтересовавшемуся.
Так проходила очередная пятница женатого врача-иммигранта из России. Нет бы быть как скучный профессор психологии из Медельина: переписывать конспект со слайдов, мечтать о китаянке, тихонечко дрочить на неё в ванной, пока жена не слышит. Будь я таким, жить стало бы спокойней, привычней и, самое главное, правильней. Но под миномётным обстрелом индийской артиллерии, я уже не хотел правильно и спокойно, я хотел повоевать.
Lunch break означал, что настало время обсуждать с Хуаном, в какой бар пойти вечером. Колумбиец предложил тот же самый, что и на прошлой неделе. Причин отказывать не было, но я всё же спросил:
– Будешь звать азиатку? (Я использовал: «will you invite the Asian one»)
Он только покачал головой и опять промямлил: «Я не в её вкусе». Asian one сидела сразу возле Маниши, имени китаянки я тогда ещё не знал.
Все разошлись на ланч, на кофе. И делая вид, что это исключительно для Хуана, дескать, приглашу китаянку вместе с остальными, я вышел из аудитории. Как школьник, ей-богу.
Библиотека находилась на третьем, там же и кафе. Перестрелка взглядами не прошла бесследно, и в глазах у меня всплывали черты лица, жесты, пальцы, которые чертили в воздухе тёмные полосы от лакированных ногтей. Мой корабль получил пробоину, сперма из хранилищ хлынула в верхние отсеки, замутняя зрение.
«Капитан! Капитан! Возьмите себя в руки! – крикнул боцман-хуй. – А то нам удачи не видать».
«Спокойно, боцман!» – ответил мозг пенису.
«Я не рулевой, я не могу рулить! – паниковал боцман-хуй. – Капитан! Возьмите себя в руки, мы же проскочим мимо!»
Но я уверенно держал штурвал.
«Какого черта я должен отводить взгляд?! Я женатый, уверенный, опытный мужчина. Мне в принципе всё равно, откажется она или согласится, даже если скажет да, не буду с ней мутить по-настоящему, я же не такой».
Все эти мысли бесновались в голове, никак при этом не успокаивая, и я уверенно направил корабль на рифы, вместе с боцманом-хуем, уже спланировавшим абордаж.