Десять десятилетий

С председателем Всесоюзного общества дружбы с зарубежными странами Зинаидой Кругловой мы прилетели в Копенгаген на торжественное открытие Дома датско-советской дружбы. На этом торжестве был, разумеется, и Бидструп. Мы с ним тепло встретились, и он пригласил нас приехать через день в его маленькую усадьбу. Через день, утром нам в гостиницу позвонил из нашего посольства встревоженный атташе по культуре и сообщил Кругловой следующее: он позвонил в Аллеред Бидструпу, что мы предполагаем быть у него к 10 часам, а Бидструп ответил, что будет ждать нас между часом и двумя.

— Понимаете, Зинаида Михайловна, ломается вся программа. Ведь к двум часам мы должны быть на выставке греческих древностей.

— Странно, очень странно, — с неудовольствием сказала Круглова. — Что это ему вздумалось? Это даже невежливо.

Чем-то заняв ближайшие два часа, мы наконец двинулись в Аллеред. Въехав во двор, мы увидели Бидструпа с супругой, сидевших на скамейке у входа в их уютный одноэтажный домик. Объясняться уже не было времени, и вместе с супругами Бидструп мы поехали на выставку древностей. В удобный момент Бидструп отвел меня в сторону и сказал:

— Послушай, у вашего атташе по культуре нет ни малейшего чувства юмора. Он позвонил мне утром, что вы собираетесь приехать к десяти часам. А я, зная ваши советские обычаи, пошутил, что, если вы собираетесь к десяти, то я буду вас ждать к часу. Оказывается, он понял это буквально.

Я тут же подошел к Кругловой.

— Зинаида Михайловна, оказывается, было чистое недоразумение. Бидструп вовсе не ломал программу. Он просто пошутил, зная советскую манеру, что если уславливаются к десяти, то приезжают к часу.

— Пошутил, пошутил… Вот вам и результат этих шуток. Надо знать, с кем шутишь, — проворчала Круглова и сердито посмотрела на Бидструпа.

…Приезжая в Москву, Бидструп был здесь, пожалуй, больше «как дома», чем в родном Копенгагене. Неизменный и почетный участник всех мероприятий, выставок, собраний, связанных с сатирическим искусством. Он всюду — «персона грата», неизменный председатель жюри на всех международных выставках «Сатира в борьбе за мир». Ему вручается второй советский орден — «Дружба народов». Одновременно растет и крепнет наша личная дружба. Помню, как-то будучи у меня в доме, он очень заинтересовался красивыми разноцветными солдатиками, которые искусно мастерил из пластилина мой десятилетний внук Витя и — надо это себе представить! — расположившись вместе с внуком на полу, стал играть с ним в солдатики.

… Последние наши встречи с Бидструпом были, увы, омрачены трагическими переживаниями, выпавшими на его долю.

Он откровенно со мной ими делился. То недружелюбие, которое почему-то давно окружало его в родной стране, постепенно превратилось в подлинную травлю. С горечью поведал он мне, что не брезгуют и прямой клеветой. Вплоть до того, что объявляют его виновником нелепой смерти жены, погибшей в результате несчастного случая.

…Как не задуматься над горьким парадоксом — почему в биографии талантливого, доброго, достойного человека, чье чудесное творчество дарило миллионам людей радость искреннего смеха и веселого настроения, оказалось столько тяжелых, драматических личных переживаний.

И я думаю об этом, перелистывая проникнутые обаятельным добрым юмором страницы альбомов с его неподражаемыми комическими сценками. Почти на всех этих альбомах теплые дружеские надписи их автора. Они мне очень, очень дороги.

Жан Эффель не уступал Херлуфу Бидструпу ни в таланте, ни в остроумии, ни в мастерстве. Но по характеру и стилю они были друг другу полной противоположностью. Степенный, неторопливый, сдержанно-сосредоточенный Бидструп и по-французски горячий, экспансивный, говорливый, неугомонный Эффель.

Стремительно, ярко, весело, азартно вошел Жан Эффель в сатирическое искусство нашей планеты. С тех пор прошло больше полувека, а я и сегодня отлично помню радостное впечатление от первого знакомства с опубликованными в советской печати рисунками молодого Эффеля, подкупавшими своей милой непосредственностью и простотой, свежим, неожиданным и озорным восприятием окружающего мира. Нельзя было не поддаться очарованию этих уморительных, чуть-чуть стилизованных под наивную инфантильность, остроумно придуманных комических сценок с их оригинальным графическим почерком — твердой и упругой линией, замыкающей каждую фигуру в лаконичный и четкий контур, живо и выразительно передающий динамику и характер персонажей. Забавно было и то, что буквально на каждом рисунке, независимо от сюжета, неизменно фигурировали, подобно неким геральдическим знакам, обязательные атрибуты: маргаритки, бабочки, улитки, паучки и птички. Забавно была сделана даже подпись художника в виде круглого цветочка — маргаритки — из букв, составляющих имя и фамилию автора.

Помню, как много лет спустя за дружеским застольем (это было во время нашей встречи с Жаном Эффелем в Москве), я шутя сказал:

— А тебе, Жан, очень повезло, что жену твою зовут Маргаритой — этот цветок так легко рисовать. А что если бы ее имя было Роза или Лилия?