Десять десятилетий

Но приход Горбачева к руководству принес радикальный перелом не только во внешней политике Советского Союза и, тем самым, в международных делах мирового масштаба, он вызвал также коренные, важные и принципиальные перемены в общественной жизни нашей страны. Стало возможным то, что годами и десятилетиями было немыслимо и влекло за собой крупнейшие неприятности — высказывать собственное мнение, не совпадающее с официальным. Стало возможным упоминание таких имен, на которых лежало свинцовое табу, закрылись «психушки», в которые упрятывались инакомыслящие, стали возможными откровенные, самостоятельные, смелые выступления на заседаниях Верховного Совета, где раньше допускались только единодушное «одобрямс» и чтение по бумажке утвержденных начальством речей, а также «бурные, долго не смолкающие аплодисменты». Заседания Верховного Совета, в прошлые годы нагонявшие скуку своей казенщиной, стали живыми и интересными. По инициативе Горбачева в Москву был возвращен инакомыслящий номер один — академик Андрей Сахаров, попавший при Брежневе в жестокую опалу. Теперь он был избран в Верховный Совет.

К сожалению, Горбачев не удержался на этой высоте, начал проявлять политическую близорукость и делать крупные ошибки. Он удалял от себя людей порядочных и разумных, к нему стали втираться в доверие карьеристы, интриганы, проходимцы. Отсутствие продуманной экономической программы, проведение сомнительных кампаний, вроде антиалкогольной, возникновение тотального дефицита продуктов и товаров тоже не способствовали популярности Михаила Сергеевича. Очень повредили репутации Горбачева и кровавые события в Баку, Тбилиси, Вильнюсе и других местах, а также непонятная история с пресловутым «путчем» 1991 года.

Но он достойно и мужественно ушел со своего президентского поста во избежание опасного обострения конфронтации, грозившей перейти в гражданскую войну, оставшись в истории первым и единственным президентом Советского Союза.

Видел и слышал Горбачева я только на экране телевизора, пока не оказался с ним лицом к лицу в Кремлевском зале, когда он вручал награды большой группе деятелей искусства. Было это в ноябре 1990 года.

…Я сижу в первом ряду расположившейся амфитеатром группы награжденных, рядом с моей давней и доброй приятельницей Марией Мироновой, удостоенной на склоне лет звания народной артистки Советского Союза, по всеобщему мнению, заслуженного ею значительно раньше. В этом же ряду — знаменитый клоун и киноактер Юрий Никулин, которого, как и меня, ожидает золотая звездочка Героя. Перед нами стол, на котором приготовлены соответствующие дипломы и нагрудные знаки. Минуты напряженного ожидания, и в зал входит Михаил Горбачев. Мы, стоя, приветствуем его дружными аплодисментами. Президент, как водится, ответно аплодирует нам. Горбачев произносит несколько любезных вступительных слов о высоком значении искусства, о том, что в нашей стране народ ценит и уважает его деятелей. Потом начинается церемония награждения. Помощник президента выкликает по списку фамилии, передавая Горбачеву соответствующий диплом и футлярчик с нагрудным знаком. Горбачев с приветливой улыбкой вручает их награжденному. Некоторым он при этом говорит два-три любезных слова. Дошла очередь и до меня. Кое-кто из моих знакомых, смотревших все это в передаче по телевидению, утверждал, что, когда назвали мою фамилию, я буквально сорвался с места и побежал к президенту крупной рысью. Конечно, это преувеличение — я не бежал, но, действительно, шел очень быстро, возможно, несоответственно своему возрасту. А знакомым я шутя отвечал: дескать, торопился потому, что «опасался, как бы не передумали». Горбачев вручил мне диплом и два футлярчика — с Золотой Звездой и орденом Ленина, положенным в данном случае, и, пожимая мне руку, сказал, улыбаясь, что, будучи еще школьником, вырезал из газет и журналов мои карикатуры и вклеивал их в особую общую тетрадь.

— Спасибо, Михаил Сергеевич. Мне очень приятно это слышать, — ответил я и прибавил: — И мне очень приятно впервые видеть вас воочию, своими глазами. А то только по телевизору…

Горбачев засмеялся и снова пожал мне руку, полагая, видимо, что разговор окончен. Но я вдруг, неожиданно для себя самого, сказал:

— Позвольте, Михаил Сергеевич, несколько слов.

— Пожалуйста. — Горбачев не без легкого удивления подвинул ко мне микрофон.

Откровенно говоря, я не готовил никакого выступления, но мне показалось, что просто повернуться и пойти на свое место как-то недостойно в такой необычной и, в своем роде, «исторической» для меня ситуации.