Десять историй о любви (сборник)

Отвернувшись, чтобы не смотреть ей в глаза, он увидел, что полицейский в форме о чем-то говорит с русскоязычным официантом. Они дружески улыбались друг другу, по-прежнему стоя у длинной фрески, и полицейский даже похлопал того по плечу. В голове у Гуляева, подобно измотанным нервным осам, немедленно загудели, забились о стекло подозрения, однако следователь слегка подтолкнул его к распахнувшейся с мелодичным звоном двери, и оба они дружно шагнули в лифт.

«Именно ее вздорность и не позволила нам взглянуть попристальней вслед Филомеле и заметить некоторые странные вещи, связанные с ее уходом…»

Гуляев с неестественно прямой спиной сидел на стуле посреди своего номера и, раскрыв ноутбук у себя на коленях, искал в тексте то место, где следователь прервал его в полицейском управлении.

«…странные вещи, связанные с ее уходом, – некоторую, например, нервозность, возникшую, как говорили потом, среди обитателей степи, по которой она двигалась, увлекаемая своим загадочным жребием, нарушая теперь гармонию не только человеческой обыденности, но и разумный, лишь на неискушенный взгляд устроенный хаотично уклад разных жучков, зайцев и недобрых сердцем собакоголовых, точно обезумевших теперь и напрочь бросивших природные свои занятия в погоне за неведомой для них и пагубной тайной женственности…»

Следователь стоял на балконе, оперевшись локтями на перила и глядя куда-то вниз. Гуляев исподтишка наблюдал за ним через оставленную открытой стеклянную дверь, однако стоило тому обернуться, как он тут же уткнулся взглядом в свой ноутбук.

«Позже к нам доходили сведения о том, как вели себя граждане степного царства, встречая и сопровождая эту избранницу прихотливого рока, вынудившую их бежать за собой, высунув языки, с остекленевшими от восторга глазами и летящими над землею лапами, способными бросить их вперед, счастливых и преданных, чтобы они могли врываться в норы, берлоги и лежбища с ревом: «Ее зовут Филомела!» – или, наоборот, – кинуться от избытка чувств на грудь ей, искусать, истерзать в упоенье девственное тело и лик, прекратив навсегда эту жизнь и ее старение, и оставив ее в степи навечно для утехи жаждущего красоты зверья…»

Гуляев не знал, зачем он это читает, но ему надо было непременно чем-то занять себя, иначе он бы просто завыл. Когда они вошли в номер, сейф оказался открытым, и никакого паспорта там не было. Скорее всего, он сам не запер дверцу ночью после того обыска, который устроил, испугавшись неизвестно чего.

Теперь они ждали полицейского, отправленного вниз на стойку администратора, где оформлявшие заселение девушки должны были сохранить ксерокопию паспорта. Не отрывая взгляда от монитора, Гуляев пытался припомнить – были у него с собой документы во время похода в Некрополь или нет. В суматохе всего, что там случилось, он запросто мог обронить паспорт в гробнице или уже потом, когда поднялся из нее и почти без чувств сидел на земле.

Следователь на балконе громко чихнул, а Гуляев с ненавистью подумал, как было бы здорово сейчас взять и столкнуть его вниз.

«Но, разумеется, они этого последнего, запретного и глубоко желанного, никогда бы делать не стали, хоть и мелькало в мыслях, ибо что же это была бы за женственность, когда бы одним только волнующим вздохом не усмиряла разнузданной силы, не притупляла клыков и разящей воинской стали, не превращала в наслаждение любое насилие, ею же к жизни и вызванное?»

Следователь чихнул еще раз.