Десять лет на острие бритвы

Недавно привезли почти в беспамятном состоянии из какой-то колонны того самого Володю, который был в моей бригаде: он умирал от крупозного воспаления легких, которое получил пролежав около двух часов на снегу в наказание за неповиновение на работе стрелку-охраннику. Последний и придумал такое наказание. Результат — смерть… До сих пор мне все слышится мольба умирающего Володи, обращенная к матери: «Мама, мамочка! Спаси меня!» Но врачи ничего не могли сделать, чтобы спасти его. Тогда же вспомнился и другой случай подобного преступления против человечности, о котором рассказывал мне один заключенный из штрафной колонны: к полной открытой бочке с водой привязали штрафника и погнали его во всю прыть по бездорожью — вода выплескивалась из бочки прямо на человека, а мороз был в 27 градусов. Хорошо, человек не заболел, все обошлось благополучно. Но ведь так себя вели фашисты во время войны! Откуда же такая жестокость у людей? Откуда это звериное чувство садизма?!

Выписавшись из больницы, сажусь на отходящий в Усть-Кяхту паровоз и еду в отделение лагеря, которое должно меня направить в Улан-Удэ. Согласно положению, направился в больницу засвидетельствовать свое прибытие. Осматривавший меня в начале моей болезни врач работал тогда тоже в Билютае и при мне оттуда был переведен в Усть-Кяхту. Осматривал он очень тщательно и заявил, что он удивлен, как это могли в таком неудовлетворительном состоянии меня отпустить, да еще в такую дальнюю дорогу, и предложил немедленно ложиться в постель. Пришлось лечь. И когда ко мне зашла сестра Сегала, у нее попросил как-нибудь узнать, зачем меня вызывают в Улан-Удэ. К сожалению, это не удалось. Я остался в неизвестности. В начале мая на меня напала двухдневная малярия. Через каждые два дня меня так трясло, что я не мог попасть чайной ложкой в стакан. Запросы из Управления лагерем периодически продолжали поступать.

Возможность побега

В конце мая, наконец, меня выписали. Сразу же я был вызван в учетно-распределительную часть, где оформили мои документы. Я был включен в группу освобождающихся. Их отправили в Улан-Удэ, откуда они выйдут после вручения необходимых документов на свободу полноправными гражданами страны. Сопровождавшие поручили молодому охраннику. Сели мы в товарный вагон и тронулись в путь. На станции «Гусиное Озеро» конвоир сунул мне в руки папку с личными делами ехавших со словами: «Держи, ты тут самый старший, а я сбегаю на станцию кое-что купить». Не прошло и десяти минут, как поезд тронулся, а нашего конвоира нет и не видно. Создалось исключительное положение. Как быть? Решили, чтобы не подвести парня, не идти в штаб лагеря, а ожидать его на вокзале. В пути ребята стали меня уговаривать достать из папки свое дело, посмотреть, что там написано, и, если надо, изъять что-либо компрометирующее. А если хочешь — беги, воспользуйся таким небывалым случаем. Мне же не позволила совесть даже взглянуть в него.

В Улан-Удэ прибыли ночью. В ожидании конвоира устроились на скамейках в привокзальном сквере. Наступил рассвет, а его все нет. Естественно возникла мысль, что кто-то может обратить на нас внимание и доложить дежурному. Ситуация складывалась неприятная. К нашему облегчению, конвоир появился. Увидев нас обрадовался, подбежал и пожал каждому руку. «А я-то думал, что попаду под суд. Спасибо, что не пошли в лагерь сами».

В лагере меня направили в барак, оказавшийся пустым, без жильцов. Целый день бродил я бесцельно по зоне, никто меня не вызывал. Вечером расположился на голых нарах, но спать не пришлось, т. к. напала целая стая клопов. Пришлось перебраться на пол, но и там их оказалась уйма. Решил вокруг себя сделать водяной барьер, но он мало помог — клопы падали на меня с потолка, как парашютисты. Такого обилия этих мерзких насекомых я больше в жизни никогда не видал. Такова была санитария и гигиена под самым носом высокого начальства Южжелдорстройлага НКВД на ДВК.

Опять этап

Утром меня вызвали в учетно-распределительный отдел и объявили: «Вы отправляетесь по спецнаряду на строительство Куйбышевского гидроузла». Все мои мечты о пересмотре рухнули. Куйбышевская гидростанция строилась тогда не там, где действует сегодняшняя. В 1940 году ту законсервировали и все средства, несмотря на произведенные большие затраты по ГЭС, перебросили на строительство Безымянских авиационных заводов. Значит, опять этап, опять неизвестность. Так хорошо, благоприятно сложилась для меня обстановка здесь, в Бурято-Монголии. Среди окружающих меня людей я встретил понимание моего положения, увидел их стремление облегчить мою тяжелую участь, а главное, не ощущал за своей спиной винтовки и не слышал окриков охранников, усвоивших вдалбливаемую им мысль, что они имеют дело не просто с заключенными, а с врагами народа, по отношению к которым все недозволенное — дозволено. И вот опять все снова. На следующий день меня отвезли на станцию, посадили в стоящий в тупике специальный вагон, разделенный на две части: одна предназначалась для двух или трех арестантов, вторая — для охраны.