Десять лет спустя

— Ты видел, как я был занят в редакции последнее время. Нет, чтоб помочь, а ты рассуждаешь о всякой ерунде.

Это была правда. В последние три недели Ульянов возглавлял редакцию легальной большевистской газеты «Новая жизнь», почти ежедневно работал в редакции, много бывал в типографии «Народная польза», где печаталась газета. Немалого внимания требовала к себе и Александра Коллонтай. Ульянов буквально разрывался. Правда 3 декабря, то есть как раз накануне, вследствие усиления репрессий со стороны правительства газету пришлось закрыть. Событие это — само по себе печальное — имело ту положительную сторону, что выкраивало Ульянову уйму свободного времени.

Подумав об этом и вспомнив Аликс, Ульянов сказал:

— Чует мое сердце, Бени, что мы весело проведем предстоящие рождественские каникулы! Надо бы мне отписать сестре в Саблино и сплавить туда на праздники мою бабулю.

— А у меня нет никаких предчувствий, г-н Ульянов, — печально сказал Бени. — Раз вы не разрешаете мне покушаться на царя, я думаю уехать на Рождество в Неаполь.

Любовные дела Бени решительно не ладились. Анжелика никак не могла простить ему, что он не еврей, а какой-то там итальяшка. Она даже консультировалась на эту тему с Львом Абрамовичем, но тот, разумеется, не облегчил положение Бени. Было от чего прийти в отчаяние!

— Да не запрещаю я тебе ни на кого покушаться! — отозвался Ульянов. — Только меня в это дело не вмешивай.

Какое-то время приятели молча пили пиво, причем Ульянов усиленно налегал на рыбу. Стерлядь от Елисеева и впрямь заслуживала к себе всяческого уважения: аппетитного красноватого цвета, в меру соленая, да и засушенная не чрезмерно.

Однако макаронник Бени не очень хорошо разбирался в «пивной» рыбе. Его в эти минуты занимало другое. Он недоумевал. По его мнению, Россия находилась на пороге перехода к конституционной монархии, и лишь личность Николая II являлась тому препятствием. Молодой итальянец не считал возможным даже сравнивать бессмысленные, «детские» покушения на Александра II c замышляемым им сегодня «революционным» убийством нынешнего императора. Бени казалось странным, что Ульянов как-будто не понимает этого. В создавшейся обстановке Бени считал уничтожение царя политическим убийством, а отнюдь не террористическим актом; в то время как Ульянов не видел разницы между этими двумя понятиями. Бени казалось, что в условиях неизбежно наступающей демократии социалисты смогут успешно бороться за власть парламентским путем. Ульянов, в свою очередь, не признавал никакой другой демократии, кроме социалистической.

Вопреки мнению многих авторитетов, логически опровергнуть понятие «социалистическая демократия» едва ли возможно. Дело в том, что при любой форме демократии исходно задаются некоторые постулаты, и только в рамках, ограниченных этими постулатами, осуществляется демократия. Тезис этот совершенно очевиден, этим демократия и отличается от анархии.

При социалистической демократии исходные постулаты провозглашают недопустимость частной собственности на средства производства и главенствующую роль коммунистической идеологии. При этом, само собой разумеется, верхам абсолютно начхать на мнение инакомыслящих, равно как и на сторонников свободного предпринимательства. Но ведь и создателям американского «Билля о правах» было наплевать на людей с другим цветом кожи! Тоже самое масонство, только другой принцип разделения на своих и чужих!

Впрочем, мы отвлеклись, читатель. Вернемся к нашим баранам.

В тот момент, когда Крупская погасила свет в спальне, когда Ульянов откупоривал себе пятую бутылку пива, а Бени размышлял о поездке в Неаполь; в тот самый момент раздался звонок, и в гостиную вошли два незваных и подвыпивших гостя.

Одним из них был уже знакомый читателю Леха Горький. Он был в наглухо застегнутой темносиней куртке со стоячим воротником и солдафонских брюках, заправленных в голенища высоких сапог. Леха, вообще, почему-то любил на пьянки одеваться по военному. Может быть, поэтому Ульянову всегда казалось, что именно поддатому Лехе свойственна военная выправка. За спиной у писателя висел добротный охотничий рюкзак, судя по виду плотно упакованный.

Второй гость был высокий, статный и очень красивый человек. Дорогой костюм ловко сидел на его ладной фигуре. У него было открытое, веселое лицо и какая-то особенная, щедрая улыбка. А когда он заговорил… Говорил он вроде бы негромко, но его красивый богатый голос будто бы заполнял всю гостиную.

— Володя, сто лет тебя не видел! — обрадовался он и крепко пожал Ульянову руку. — Как только Леша рассказал мне, что ты вернулся, я первым делом подумал, что по этому поводу совершенно необходимо осушить пару бутылочек пшеничной!..

— Здравствуй, Федор! — сердечно сказал Ульянов. — Очень рад тебя видеть. — Познакомься с моим юным другом. В силу твоей профессии, тебе должно быть всегда приятно встретить итальянца.

— Бенито Мусолини, — представился юный социалист.

— Шаляпин.