Десять лет в изгнании

Самые независимые души, полагаю, не могут не содрогаться, имея дело с таким врагом. Я, во всяком случае, открыто признаюсь, что дрожала от ужаса и говорила себе, что, как ни безрадостно мое положение, иметь крышу над головой, стол для трапез и сад для прогулок — удел не из худших. Однако и этого немногого я могла лишиться в любой момент; довольно было одного слова, сорвавшегося с моих уст и повторенного устами чужими, чтобы разъярить владыку, чье могущество с каждым днем делалось все сильнее; меж тем кто знает, на что бы он пошел, охваченный яростью? В солнечные дни я приободрялась, однако стоило тучам затянуть небо, и меня снова охватывал страх перед дорогой;⁵⁵³ я обнаруживала в себе склонности вульгарные, чуждые моей натуре и развившиеся в ней исключительно под действием страха; материальное благополучие представлялось мне куда более важным, чем прежде, а дорожные тяготы вселяли ужас. Вдобавок несчастья окончательно расстроили мое здоровье, а вместе с физическими силами таяли и силы душевные; все это время я воистину злоупотребляла терпением друзей, постоянно обсуждая с ними свои планы и приводя их в отчаяние своей нерешительностью. Я вторично попыталась получить паспорт для отъезда в Америку; ответ пришел только в середине зимы: в паспорте мне отказали.⁵⁵⁴ Я обещала не публиковать никаких сочинений, даже самых пустых мадригалов, лишь бы мне разрешили поселиться в Риме; прося дозволения жить в Италии, я дерзнула напомнить о том, что я автор «Коринны». По всей вероятности, генерал Савари счел, что полицейскому к подобным резонам прислушиваться не пристало, и безжалостно отказал мне в праве перебраться в южный край, воздух которого мог меня исцелить; мне постоянно напоминали, что отныне и до скончания века я обречена проводить свои дни в пределах клочка земли между Коппе и Женевой. Останься я дома, мне пришлось бы разлучиться с сыновьями, вступившими в тот возраст, когда молодым людям пора искать себе поприще; дочь моя принуждена была бы разделять мою безрадостную участь. Меж тем женевцы, некогда столь великодушные и столь свободные, постепенно утрачивали независимость и покорялись французским властям, от которых ожидали должностей и званий. С каждым днем число тех, с кем я могла говорить без боязни, таяло, и чувства мои из животворного источника превращались для души в тяжкую обузу Талант, счастье, сама жизнь — всему этому мне следовало сказать «прости», ибо влачить свои дни, не оказывая помощи детям и причиняя вред друзьям, ужасно.

Вдобавок отовсюду ко мне поступали известия об устрашающих приготовлениях императора. Было очевидно, что он намеревается вначале сокрушить Россию и завладеть портами на Балтике, затем двинуть покоренные войска этой державы на Константинополь, а после подчинить своему владычеству Африку и Азию. Незадолго до отъезда из Парижа он сказал: «Старая Европа мне наскучила».⁵⁵⁵ В самом деле, Европа сделалась ему тесна. Можно было не сомневаться, что в любую минуту мы лишимся последней возможности покинуть континент: вся Европа грозила превратиться в воюющий город, у ворот которого выставлены караулы.