Десять лет в изгнании

Наконец из России прибыл мой паспорт; он доставил мне столько радости, что я до конца жизни буду признательна тем, кто мне его выдал.⁶²⁹ В то же самое время венским друзьям удалось защитить меня от недоброжелателей, которые полагали, мучая меня, угодить французскому правительству, и я льстила себя надеждой, что на сей раз бедам моим пришел конец; меж тем мне следовало бы взять в соображение, что циркуляра, предписывающего всем управляющим округами вести за мною наблюдение, никто не отменял: ведь обещание прекратить эти смехотворные гонения исходило напрямую из кабинета министров. Я сочла, что могу исполнить свое первоначальное намерение и остановиться в Ланьцуте — в замке княгини Любомирской, который славится в Польше безупречным вкусом и великолепным богатством. Я радовалась мысли о встрече с князем Генрихом Любомирским; беседы с ним и его супругой подарили мне в Женеве немало сладостных минут.⁶³⁰ Я располагала пробыть в Ланьцуте два дня, а затем снова пуститься в дорогу, ибо отовсюду поступали известия о начале войны между Францией и Россией.⁶³¹ Не постигаю, чем намерение мое угрожало покою Австрии: странно было опасаться моих связей с поляками в ту пору, когда поляки выступали под знаменами Бонапарта. Повторяю, поляков нельзя судить по тем законам, по каким судим мы другие нации; надеяться получить свободу только по милости деспота и быть готовыми заплатить за независимость собственной нации порабощением всей остальной Европы — жребий ужасный;⁶³² но, как бы там ни было, по отношению к Польше само австрийское министерство вело себя куда более подозрительно, чем я, ведь оно посылало войска для ее поддержки, я же посвятила все свои слабые силы защите европейской свободы, которую отстаивала Россия. Впрочем, австрийский кабинет, как и все правительства, выступающие на стороне Бонапарта, забыл, что такое убеждения, совесть, привязанности; непоследовательность поведения австрийских министров и ловкость наполеоновских дипломатов, опутавших венских коллег множеством обязательств, привели к тому, что австрийцы признают только право сильного и готовы на все, лишь бы этому сильному угодить.

В начале июля я прибыла в главный город того округа, где располагается Ланьцут; от имения княгини Любомирской его отделяют три лье; экипаж остановился подле почтовой станции, и сын мой, по обыкновению, пошел визировать мой паспорт. Прошло четверть часа, и, удивленная тем, что сын до сих пор не вернулся, я попросила одного из моих спутников пойти на станцию и выяснить, в чем дело. Вскоре оба они возвратились в обществе человека, которого я не забуду до самой смерти: ласковая улыбка на лице жестоком и тупом сообщала ему вид на редкость отвратительный.⁶³³ Сын мой в отчаянии сообщил мне, что управляющий округом не позволяет мне остаться в Ланьцуте больше чем на восемь часов, а чтобы убедиться в том, что я не ослушаюсь приказа, собирается дать мне в провожатые одного из своих подчиненных, который должен оставаться в замке до тех пор, пока я оттуда не уеду. Сын мой пытался доказать управляющему, что я совершенно разбита после дороги и нуждаюсь в отдыхе более длительном, а вид полицейского комиссара может окончательно расстроить мое и без того слабое здоровье. Управляющий отвечал ему с той грубостью, на какую способны лишь мелкие чиновники из немцев; только у них можно встретить эту смесь наглости в обращении со слабыми и угодливую почтительность в сношениях с сильными. Душевные движения этих людей подобны эволюциям армии на параде: они совершают повороты направо или налево по первому приказанию.