Десять лет в изгнании

Что такое русское гостеприимство, показал мне киевский генерал-губернатор Милорадович. Он принял меня самым любезным образом и окружил заботой. В прошлом адъютант Суворова, генерал этот так же бесстрашен, как его учитель. Он вселил в меня большую, чем прежде, веру в военные успехи России. Немногочисленные офицеры, которых мне довелось встречать до знакомства с ним, были выученики немцев, не имевшие в характере своем ничего русского. В генерале же Милорадовиче нашла я истинного русского, пылкого, храброго, доверчивого и совершенно чуждого тому духу подражания, по вине которого русские люди подчас вовсе утрачивают национальный характер.⁶⁶³ Генерал Милорадович сообщил мне некоторые черты из жизни Суворова; видно, что сей последний был человек образованный, хотя и сохранял то прирожденное чутье, которое помогает постигать сущность людей и вещей в одно мгновение. Он скрывал свои познания и притворялся, будто действует исключительно по наитию, для того лишь, чтобы сильнее потрясать воображение солдат.⁶⁶⁴

Русские, как я надеюсь показать в этих записках, имеют куда больше сходства с народами Юга или, скорее, с азиатами, нежели с народами Севера. Придворные манеры у них, как и у всех прочих наций, европейские, характер же восточный. Далее я постараюсь развить эту мысль подробнее. Генерал Милорадович рассказал мне, что когда прошедшей зимой в Киев был прислан на постой калмыцкий полк, предводитель этих калмыков испросил дозволения стать лагерем в соседнем лесу, ибо соотечественникам его в городе душно. Невозможно было отказать в просьбе столь скромной; калмыки отправились в заснеженный лес и поселились там в своих повозках, которые служат им также и хижинами.

Русские солдаты переносят все тяготы, какие сулят им климат и войны, почти так же терпеливо; всем сословиям русской нации присуще презрение к внешним трудностям и физическим страданиям, могущее подвигнуть на великие свершения. Тот самый калмыцкий вождь, которому среди зимы деревянные дома казались чересчур роскошным жильем, дарил дамам, пленившим его на балу, брильянты; он не умел объясниться с ними и, точь-в-точь как в Индии или в безмолвных восточных странах, где слово не так всесильно, как у нас, заменял комплименты подарками. Генерал Милорадович пригласил меня вечером того самого дня, на который был назначен мой отъезд, побывать на балу у молдаванской княгини. Я отказалась с великим сожалением.⁶⁶⁵ Названия чужеземных держав, имена народов, почти не принадлежащих Европе, до чрезвычайности разжигают воображение. В России чувствуешь себя на рубеже иной земли — той, где родилось христианство и где люди по сей день выказывают чудеса упорства и рассудительности.

От Киева до Москвы не меньше тысячи верст. Русские кучера мчали меня стремительно, с песнями, в которых, как мне объяснили, хвалили и ободряли своих коней. «Ну, пошли, любезные, — говорили они коням, — мы ведь с вами старые друзья; не подведите, бегите быстрей». Я не нашла в русских ничего варварского; напротив, в их повадках есть нечто изысканное и мягкое, чего не сыщешь у других народов. Ни один русский кучер не пройдет мимо женщины, какого бы возраста она ни была и к какому бы сословию ни принадлежала, не поклонившись ей, женщина же отвечает ему кивком головы, неизменно исполненным благородства и учтивости. Старец, который не умел объясниться со мной, показал мне сначала на землю, а потом на небо, чтобы дать понять, что скоро переселится из этого мира в мир иной. Знаю, что в ответ мне могут напомнить о страшных злодеяниях, какими изобилует история России; однако я склонна винить в них не столько саму нацию, сколько бояр, развращенных деспотической властью, которой они служили орудием либо опорой. Вдобавок политические распри везде и всегда извращают национальный характер, история же России, к несчастью, представляет нам череду преступлений, сначала возвышающих властителей, а затем низвергающих их с престола;⁶⁶⁶ такова, впрочем, повсюду роковая участь государей в абсолютной монархии. Мелкие гражданские чиновники, рассчитывающие на собственную изворотливость и умение плести интриги, ничем не схожи с деревенскими жителями, и я понимаю, отчего о них рассказывают столько дурного; иначе и быть не может, однако о нации воинов следует судить по солдатам и по тому сословию, откуда их набирают.