Десять лет в изгнании

Скороспелая знать сделалась предметом неиссякаемых каламбуров; из уст в уста переходили словечки новоявленных аристократок, выдающие их малое знакомство со светскими манерами. В самом деле, труднее всего научиться такой учтивости, которая чуждалась бы равно и чопорности, и развязности; это кажется безделицей, однако тому, кто не впитал подобные манеры с детства или не наделен возвышенной душой, такое обхождение недоступно. Бонапарт и сам не умеет вести себя так, как подобает светскому человеку; в сношениях с приближенными, а подчас и с людьми посторонними он нередко с наслаждением возвращается к вульгарным словечкам и манерам своей революционной молодости. Бонапарт прекрасно знал, что парижане потешаются над новоявленной знатью; впрочем, мнение свое они, как это ни странно, выражали исключительно посредством шуток и даже не пытались облечь его в серьезную форму. Всей их воли к сопротивлению хватало исключительно на изобретение двусмысленных каламбуров; если на Востоке люди по необходимости изъясняются апологами, французы пали еще ниже: они принялись играть словами и слогами.⁴³⁴ Пожалуй, из всех тогдашних каламбуров-однодневок лишь один достоин упоминания. Когда в театре перед началом представления объявили о прибытии принцесс крови,⁴³⁵ кто-то из зрителей воскликнул: «Это кровь герцога Энгиенского». Таково было крещение новой династии.

Одно лишь создание новой знати не могло принести Бонапарту желанного успеха; недаром на остроумной карикатуре он изображен выкраивающим из красного колпака якобинцев красные ленточки, которыми намеревается их же и наградить.⁴³⁶ Не заручись Бонапарт поддержкой старого дворянства, он преуспел бы немногим больше негра Дессалина, который, совершив революцию на острове Сан-Доминго, тоже провозгласил себя императором и присвоил своим чернокожим подданным такие же титулы, какие Бонапарт даровал белым.⁴³⁷ Первыми занять должности при дворе новоявленного императора согласились некоторые дворяне, разоренные Революцией. Бонапарт отблагодарил их, объявив во всеуслышание, что он предлагал им службу в армии, но они предпочли служить в его передней. Произнеси такую фразу Людовик XIV, на следующий же день все придворные по меньшей мере оповестили бы его о своей отставке, однако те, кто и в самом деле согласился служить в передней Бонапарта, пали так низко, что он мог оскорблять их совершенно беспрепятственно. Другого покровителя у них не было.

Секрет его системы в том и заключается, чтобы заставить каждого человека совершить подлость, которая лишила бы его либо независимости, либо чести. Так англичане клянутся в верности своим королям, чтобы при перемене политического устройства им не на что было рассчитывать. Иные дворяне, носящие славные имена, в этих обстоятельствах выказали самое благородное сопротивление;⁴³⁸ многие другие, однако, испугались еще прежде, чем у них появился какой бы то ни было повод для опасений; наконец, третьи, еще более многочисленные, сами предложили императору свои услуги в надежде получить места шталмейстеров, камергеров и придворных дам, от которых всем без исключения следовало бы отказаться. Лишь те, кто избрал военную или юридическую карьеру, могут уверить себя, что приносят пользу отечеству при любом правителе, что же касается должностей придворных, то они ставят человека в зависимость не от государства, а от того, кто им правит. Один из родовитейших дворян Франции отвечал собеседнику, упрекавшему его за согласие принять звание камергера: «Но ведь должны же мы кому-нибудь служить!» Странные речи в устах потомка отважных рыцарей, израненных в боях. Впрочем, для принуждения родовитых французов и француженок к службе при его дворе у Бонапарта имелось страшное оружие — он грозил им изгнанием.