Десять лет в изгнании

Я по-прежнему намеревалась через Америку добраться до Англии,⁴⁶⁷ но прежде хотела напечатать книгу о Германии. Меж тем близилась осень; наступила середина сентября, я предчувствовала, что отплыть в Новый Свет нам не удастся, а значит, придется на зиму снова нанимать поместье в сорока лье от Парижа. В мечтах мне виделся Вандом: там имела я знакомых, людей умных и приятных, а главное, оттуда без труда могла бы поддерживать сношения со столицей. Некогда дом мой слыл одним из самых блестящих в Париже; теперь я почла бы за счастье поселиться в Вандоме; Небеса, однако, не судили мне и этой скромной радости.⁴⁶⁸

Книга моя была уже набрана; 23 сентября я исправила последний корректурный лист. После шести лет работы⁴⁶⁹ мне доставило немалую радость увидеть слово «конец», завершающее третий том. Я составила список из ста человек; этим особам, проживающим в разных уголках Франции и Европы, я хотела бы послать свою книгу, которою очень дорожила, потому что надеялась с ее помощью сообщить французам идеи, для них новые.⁴⁷⁰ Мне казалось, что мною двигало чувство возвышенное и вовсе не враждебное по отношению к Франции; сочинение мое, думала я, писано языком, на каком французы говорить разучились. Получив от издателя письмо, в котором тот уверял меня, что цензура дозволила печатание моей книги, я сочла, что бояться мне нечего,⁴⁷¹ и отправилась в поместье Матье де Монморанси, располагавшееся в пяти лье от Блуа. Матье — человек, которого с тех пор, как умер батюшка, я почитаю больше всех на свете;⁴⁷² в его обществе я гуляла по окрестным лесам. Красота осеннего леса, исторические воспоминания, пробуждавшиеся при виде места, где во Фретвальском сражении сошлись Филипп-Август и Ричард Львиное Сердце,⁴⁷³ — все это исполняло мою душу величайшей кротости и величайшего покоя. Мой достойный друг, чья земная жизнь во всякую минуту есть прообраз жизни небесной, в тогдашних наших беседах, как и во всех прочих, какие нам случалось вести, оставлял без внимания вещи бренные и стремился лишь уврачевать мою душу.⁴⁷⁴

Проведя ночь в поместье г-на де Монморанси, мы вновь двинулись в путь; окрестности Вандома безлюдны и однообразны, словно море, поэтому очень скоро мы заблудились. Близилась полночь, а мы не знали, как отыскать дорогу в этом краю, плодородном, но таком же однообразном, как если бы он был вовсе бесплоден; внезапно навстречу нам попался молодой всадник, который, угадав наше затруднение, пригласил нас провести ночь в замке его матери.⁴⁷⁵ Мы приняли приглашение, пришедшееся как нельзя кстати, и внезапно оказались среди азиатской роскоши, смешанной с французской изысканностью. Хозяева замка провели немало лет в Индии и украсили свое жилище вывезенными оттуда вещицами. Дом этот возбуждал мое любопытство; мне было приятно в нем находиться.⁴⁷⁶ Назавтра мне принесли записку от сына: он сообщал, что цензура чинит новые препятствия моей книге, и просил воротиться. Друзья, бывшие со мной, заклинали меня ехать скорее; я же, не догадываясь о том, чего не написал Огюст и что они держали в секрете, любовалась индийскими сокровищами и не подозревала об участи, меня ожидающей. Наконец я сажусь в карету; храбрый и умный вандеец, бестрепетно сносивший собственные невзгоды,⁴⁷⁷ жмет мне руку со слезами на глазах: тут только я поняла, что на меня обрушились новые гонения; в ответ на мои расспросы г-н де Монморанси сообщил мне, что генерал Савари, именуемый с некоторых пор герцогом де Ровиго, приказал своим солдатам уничтожить десять тысяч экземпляров моей книги, самой же мне предписано в трехдневный срок покинуть Францию.⁴⁷⁸ Дети мои и друзья не хотели сообщать мне такую весть в чужом доме; зато они позаботились о спасении осужденной рукописи; они переправили ее в надежное место за несколько часов до того, как за ней пришли.⁴⁷⁹

Новая боль с силой сжала мне сердце. Я льстила себя надеждой, что книга моя принесет мне законный успех.⁴⁸⁰ Запрети ее публикацию цензоры, я бы нимало не удивилась, но после того как я выслушала все их замечания, после того как внесла требуемые изменения, узнать, что книга моя уничтожена и мне грозит разлука с друзьями, укреплявшими мое мужество, было горько; я плакала, но постаралась и на сей раз превозмочь себя; следовало решить, как действовать дальше, ведь от этого решения зависела участь моей семьи. Подъезжая к дому, я отдала письменный прибор и последние наброски, предназначавшиеся для третьего тома книги, младшему сыну;⁴⁸¹ он перепрыгнул через забор, чтобы попасть в свою комнату из сада. Моя приятельница-англичанка,⁴⁸² превосходная женщина, вышла мне навстречу и рассказала обо всем, что произошло в мое отсутствие; меж тем вокруг дома рыскали жандармы, однако, вероятнее всего, они охотились не за мной, а за другими жертвами: рекрутами, изгнанниками, лицами, находившимися под надзором, одним словом, за всеми теми несчастными, число которых в нынешней Франции растет с каждым днем.