Десять лет в изгнании

Спустя немного времени префекта Женевы отправили в отставку, причем все были уверены, что произошло это по моей вине.⁵¹⁰ Между тем префект ни на йоту не отклонился от приказов начальства, ибо хотя и принадлежал к числу самых порядочных и просвещенных людей во всей Франции, но, служа императору, почитал своим долгом повиноваться ему неукоснительно. Мне, однако, мысль о том, что я являюсь или слыву виновницей отставки такого человека, причинила дополнительную боль. В Женеве все общество сожалело о нем, и, лишь только прошел слух, что он впал в немилость из-за меня, все, кто претендовал на какие-либо должности, стали обходить мой дом стороной, точно чумной барак. Конечно, у меня оставалось здесь больше друзей, чем смогла бы я отыскать в любом провинциальном городе Франции, ибо в Женеве сохранились великодушные чувства, зародившиеся во времена свободы; однако трудно даже вообразить, какую тревогу вселяет сознание, что визит к вам может причинить вред вашим гостям. Прежде чем позвать того или иного знакомого к себе, я вначале тщательно изучала все его родственные связи; обнаружив, что у человека, которого я пригласила к обеду, есть кузен, который ищет места или уже его получил, я понимала, что рассчитывать на его приход значит ожидать от него отваги, достойной древнего римлянина.

Наконец из Парижа прибыл новый префект, г-н де Капель. То был человек, наилучшим образом приспособившийся к современному порядку вещей, иначе говоря, могущий похвастать большой опытностью по административной части и совершенным отсутствием принципов; всякое четкое правило он именовал отвлеченностью, а на место совести ставил преданность властям.⁵¹¹ В первую же нашу встречу он объявил мне, что назначение таланта, подобного моему, — воспевать императора и что его прославление — тема, достойная того энтузиазма, какой вдохновлял меня при сочинении «Коринны».⁵¹² Я отвечала, что до тех пор, пока император подвергает меня гонениям, всякая похвала по его адресу с моей стороны будет иметь вид искательства и что, по моему глубокому убеждению, сам император в таких обстоятельствах счел бы мои восхваления смехотворными. Префект с жаром оспорил мои слова; он несколько раз приезжал ко мне и просил — как он утверждал, ради моей же пользы — написать к императору хотя бы короткое письмо; это, уверял он, тотчас положило бы конец всем моим мучениям. В том же он уверял и всех моих знакомых. Наконец, однажды он явился ко мне с предложением воспеть рождение Римского короля; я со смехом отвечала, что мне решительно нечего сказать на сей счет, разве что пожелать новорожденному хорошей кормилицы. Только услышав эту шутку, префект прекратил уговаривать меня написать что-либо в пользу нынешнего правительства.⁵¹³

Несколько времени спустя врачи посоветовали моему младшему сыну поехать на воды. Ближайший источник располагался в савойском Эксе,⁵¹⁴ в двенадцати лье от Коппе. Я решила отправиться туда в начале мая; в эту пору там всегда бывает совсем пустынно. Я предупредила женевского префекта о своем отъезде, а добравшись до места, поселилась в деревеньке, где не знала ни единой души. Не успела я провести там и десяти дней, как ко мне явился из Женевы посланец префекта с приказанием немедленно возвратиться в Коппе.⁵¹⁵ Экс принадлежит к департаменту Мон-Блан; тамошний префект⁵¹⁶ также был очень напуган: он боялся, как бы я не сбежала из Экса прямо в Англию и не принялась там выпускать книги против императора, поэтому, хотя между Лондоном и Савойей дистанция немаленькая, послал жандармов на почтовые станции и приказал проследить за тем, чтобы мне ни в коем случае не давали лошадей. Нынче все эти префекторалъные⁵¹⁷ меры, обрушенные на столь немощное и слабое существо, как я, не вызывают у меня ничего, кроме смеха, но в ту пору при виде жандарма я умирала от страха. Я с ужасом предчувствовала, что ссылку, пусть даже суровую, мне вот-вот заменят тюрьмой, а тюремное заключение было для меня страшнее смерти. Я знала, что стоит императору арестовать меня, стоит ему преодолеть страх скандала, и любые попытки похлопотать обо мне, — если при дворе, где во всякую минуту и в любых обстоятельствах царит страх, кто-либо отважится на такие хлопоты, — сделаются совершенно бесполезны.