Десять лет в изгнании

Я возвратилась в Женеву, и там префект объявил, что запрещает мне под каким бы то ни было видом выезжать в страны, присоединившиеся к Французской империи; больше того, он сообщил, что не советует мне путешествовать по Швейцарии и удаляться от Коппе больше чем на два лье. Я возразила, что не постигаю, какое право имеют французские власти запрещать мне, иностранке, вдове шведского посла, проживающей в Швейцарии,⁵¹⁸ путешествовать по стране, от Франции не зависимой. Префект, должно быть, счел большой глупостью с моей стороны обсуждение вопроса о правах в такое время и повторил мне давешний совет, удивительно напоминающий приказ. Я продолжала стоять на своем, однако назавтра выяснилось, что один из самых выдающихся немецких литераторов, г-н Шлегель, уже восемь лет занимавшийся образованием моих сыновей, получил приказ покинуть не только Женеву, но и сам замок Коппе.⁵¹⁹ Я снова попыталась напомнить, что префект Женевы не имеет права распоряжаться на земле Швейцарии, однако на это мне ответили, что если я предпочитаю иметь дело с послом Франции, просьбу мою без труда могут исполнить: посол обратится к ландману, ландман — к властям кантона Во, а те вышлют г-на Шлегеля из моего замка. Заставив деспота пойти кружным путем, я выиграла бы дней десять — но ничего более. Я захотела узнать, по какой причине меня лишают общества г-на Шлегеля — моего друга и друга моих детей. Префект, который, подобно всем слугам императора, имеет обыкновение прятать жестокие поступки за слащавыми фразами, сказал, что правительство удаляет г-на Шлегеля из моего дома исключительно для моей же пользы, ибо он настраивает меня против Франции. Тронутая до глубины души отеческой заботой французского правительства, я осведомилась, чем же г-н Шлегель оскорбил Францию. Префект сослался на литературные убеждения г-на Шлегеля и, в частности, на брошюру, в которой он, сравнивая «Федру» Еврипида с «Федрой» Расина, отдал предпочтение первой.⁵²⁰ Какая предупредительность со стороны государя-корсиканца — даже по столь невинному поводу встать на защиту французской литературы. На самом же деле г-на Шлегеля ссылали потому, что он был моим другом, потому, что беседы с ним помогали мне сносить жизнь в уединении, потому, наконец, что власти начинали исполнять свой план, заключавшийся в том, чтобы лишить меня всех умственных радостей и дружеских связей и тем превратить в темницу мою собственную душу.⁵²¹

Прежде нежелание покинуть друзей и родительские могилы⁵²² останавливало меня; теперь я решилась уехать. Но какую дорогу избрать? Французское правительство воздвигало такие препоны перед желающими получить паспорт для отплытия в Америку, что от этого пути мне пришлось отказаться. Вдобавок я опасалась — и вполне обоснованно, — как бы накануне отплытия власти не объявили, что истинная цель моего путешествия — Англия, и не распространили на меня действие декрета, по которому всякое лицо, намеренное отправиться в эту страну без разрешения французского правительства, подлежит аресту. Поэтому я предпочла искать убежища в Швеции — благородном отечестве моих сыновей, во главе которого стоял человек, обещавший уже тогда сделаться тем славным защитником свободы, каким стал впоследствии.⁵²³ Как, однако, попасть в Швецию? Префект всеми возможными способами дал мне понять, что повсюду, где владычествует Франция, я буду арестована, а как добраться до тех земель, над которыми она не властна? Рейнский союз и Дания, по видимости независимые, на деле давно превратились во французские провинции, поэтому оставался один-единственный путь — через Россию.⁵²⁴ Однако для того, чтобы оказаться в России, следовало пересечь Баварию и Австрию; я решила ехать через Тироль — землю, несчастные жители которой мужественно противились присоединению их отечества к Рейнскому союзу⁵²⁵ Что же до Австрии, то, несмотря на ее гибельную зависимость от Наполеона, я слишком уважала ее правителя, чтобы допустить, будто он способен выдать меня Франции; с другой стороны, я так же хорошо понимала, что защитить меня он не сможет. Если он счел себя обязанным принести в жертву древнюю честь своего рода,⁵²⁶ можно ли было ожидать, что он найдет в себе силы противиться тирании в случаях менее значительных? Итак, если Наполеон разглядывает карту Европы, обдумывая способы ее покорить, я изучала ее, ища способы бежать, причем и его, и мои взоры были прикованы к России. Россия представляла собою последнее прибежище гонимых; понятно, что именно ее властелин Европы желал одолеть.