Десять месяцев (не)любви

— Мамуля, давай все расспросы и разговоры потом. А сейчас немедленно уходи. Ты очень невовремя, правда, — сделав страшные глаза, шепнула в ответ Илона. Её даже не заботило, что слова эти могут обидеть — в конце концов, мама сама виновата, надо предупреждать о своём визите.

К счастью, мать не обиделась. Она благоговейно попятилась, едва ли не перекрестив доченьку на удачу (артистка! театральные подмостки по ней плачут!), и моментально испарилась.

Илона вернулась в спальню, чувствуя себя откровенно по-дурацки. Марк уже успел полностью одеться и сейчас застёгивал на запястье часы.

— Можешь не переживать, мама уехала…

— Да я и не переживаю, — он улыбнулся. — Или встреча с твоей матерью грозила мне неминуемой гибелью?

— Хуже, — засмеялась Илона. — Она начала бы пытать тебя на предмет того, какие у тебя намерения относительно меня и собираешься ли ты, как честный человек, жениться на мне после всего, что у нас с тобой было…

Он тоже усмехнулся, но никак не стал это комментировать. Несмотря на то, что Илона просто пошутила насчёт женитьбы, в груди у неё неприятно кольнуло. Она знала, знала, что у него нет матримониальных планов относительно её персоны, и всё равно…

— Может, останешься? — нерешительно спросила она у Марка, хотя знала, что он всегда ночует у себя дома, как бы поздно не заканчивались их свидания. — Завтра всё равно выходной. Можно отоспаться…

Он виновато покачал головой.

— Извини, поеду… мне сегодня ещё надо немного поработать над статьёй. А ты отдыхай.

Он был верен себе: не оставался ночевать и не приглашал Илону домой, оговариваясь холостяцким беспорядком. На самом деле, она чувствовала это, он просто не хотел впускать её в своё личное, тщательно оберегаемое пространство… Да он вообще никого не хотел туда впускать, чего лукавить. Казалось бы, город детства… столько воспоминаний, дворовые друзья, бывшие одноклассники… но он упорно ни с кем не сближался.

Как-то в порыве откровенности Марк признался ей:

— Я всё ещё чувствую себя здесь, как в плацкартном вагоне. Кругом случайные попутчики… — он тронул её за руку, что, вероятно, должно было обозначать "кроме тебя", но Илона не очень-то поверила.

После того, как он уехал, нежно поцеловав её на прощание, Илона почувствовала такую тоску — хоть волком вой. Даже открыла бутылку вина и налила себе в бокал немного, чтобы отвлечься от тягостных дум, хотя прежде никогда не была замечена в одиночном распитии алкоголя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В каком-то отчаянном и злом порыве она перезвонила маме.

— Ты зачем приезжала?

— А твой кавалер уже спит? — почему-то шёпотом спросила мать.

— Он уехал к себе домой.

— Не остался ночевать?! — ахнула мама таким драматическим тоном, будто спрашивала, не ограбил ли он квартиру и не сбежал ли после этого.

— Нет, — Илона осторожно пригубила вино.

— Постой-ка… он у тебя не женат, случаем? — всполошилась мать.

— Да нет же. Холостой.

— Тогда в чём дело? Неужели так трудно было удержать мужика?!

Илона сделала ещё один глоток вина и вежливо сказала:

— До свидания, мама.

В молчании опустошив бокал и подумав немного, она набрала номер Муси и без обиняков заявила:

— Я тут одна, и у меня есть бутылка крымского вина, которая стремительно пустеет. Хочешь присоединиться?

— А у нас траур или праздник? — осторожно уточнила Муся.

— Вот ты и поможешь мне разобраться…

Муся была единственной, кто был в курсе отношений Илоны и Марка, но она держала язык за зубами и даже Громову не демонстрировала, что ей всё известно, хоть это было и нелегко. Она восхищалась им как мужчиной, чуточку завидуя подруге, но при этом сокрушённо вздыхала, что Марк "слишком уж сложный”. “О чём вы с ним вообще разговариваете?” — пытала она Илону. “О разном”, - уклончиво отвечала та.

— Ну ладно, — оценив по голосу степень отчаяния подруги, со вздохом отозвалась Муся. — Жди. Выезжаю.

— Можешь захватить ещё бутылку, а то я за себя не ручаюсь.

— Алкашка, — сказала Муся и отключилась.

Глава 7

Полина

Ею овладела такая хандра, неумолимо грозящая перерасти в депрессию, что хотелось лезть на стену. Если бы не нудный письменный отчёт по педпрактике, который нужно было составить сразу после прохождения оной, Полина бы точно взвыла с тоски и отчаяния, оказавшись запертой в плену своих невесёлых мыслей.

А ведь ничего страшного, по сути, не случилось… Доцент Марк Громов всего лишь дал понять студентке Полине Костровой, что она ему безразлична. Студентка Полина Кострова всего лишь замечталась о несбыточном и забылась…

Отчёт стал реальным спасением. Полина усердно, с какой-то ожесточённой скрупулёзностью, несколько дней подряд выписывала типы, цели и задачи проведённых ею уроков, их технологии и дидактическую структуру, и ей казалось, что боль за этой рутинной работой потихоньку отступает.

А вот Ксения была в своём репертуаре, называя всю эту писанину по практике пустой тратой времени, формализмом и бюрократией — она то и дело прерывалась на перекур, попутно ругаясь на чём свет стоит: