Десять мужчин

Карнеги-Хилл и впрямь был уникален: в равной степени британский и французский район уютно пристроился на краю Мэдисон-авеню, прежде чем она переходит в Гарлем. Во французском ресторане здесь работали урожденные французы, а владелец бакалейной лавки «Le Grand Bouffe», родом из Ирландии, торговал эксклюзивными индийскими блюдами на вынос и жареными бобами фирмы «Хайнц». Пятая авеню всего лишь в одном квартале, а в конце улицы — Всемирный центр фотографии.

— Дом с привратником, радость моя. Осторожность, как известно, не повредит.

Агентша сопроводила меня на тридцатый этаж, в квартирку с одной спальней. Обе комнаты были пусты, просторны, с паркетом, окнами во всю стену и захватывающим дух видом на небоскребы Нью-Йорка. Внизу к северу простиралась бетонно-асфальтовая громада Гарлема, за которым виднелся Бронкс, зато к западу глаз радовал вид с открытки: Центральный парк, озеро и башни-близнецы «Дакота-билдинг». Агентша прислонилась к окну, от кондиционера прохладному, и на минуту забыла о работе.

— Джон Леннон, — вздохнула она. — Да благословит его Господь. Всякий раз его вспоминаю, когда вижу это здание.

Она предалась воспоминаниям, а я получила шанс обрести ясность мысли.

— Хочу жить здесь, — заявила я с убежденностью, удивившей нас обеих. За всю жизнь я мало в чем была настолько уверена.

Глаза агентши завращались, как цифры на старом кассовом аппарате: уж очень хороши комиссионные, да и заработаны почти без усилий.

— Девушке с таким акцентом, — ухмыльнулась она, — только здесь и место.

Мы вернулись на веранду «Плазы», где я поставила свою подпись под лаконичным договором об аренде и заплатила за два месяца вперед.

— Не грех и отметить, — сказала она, запихивая мои доллары в свою сумочку, очень возможно, от Шанель. И щелкнула пальцами, подзывая официанта: — «Кир-роял». Неси два, верно, рыбка?

Пока я тянула один коктейль, агентша справилась с тремя и заметно набралась.

— Побегу. — Она махнула симпатичному официанту. — Хорош, а? Глянь, какая задница. Счет в номер… 511, верно, рыбка?

Признаться, я была уверена — поскольку именно агентша сыпала заказами и уносила в сумочке мои шесть тысяч, — что она сама расплатится. Решив, что в бухгалтерии Миллиардера не заметят три лишних коктейля, я подписала счет и проводила ее до поджидающего такси. Залезая в машину, она порвала юбку. Чертыхнулась, с облегчением скатившись в бруклинский акцент — от избытка шампанского и делового успеха.

На следующий день я отправилась на интервью и была немедленно зачислена летним студентом. Мое изучение гуманитарных наук — блистательно дорогостоящий путь к богеме — началось. Тысяча долларов за очко на курсе «Городская жизнь» — цена немалая, но к концу лета на моем счету должно было быть пять очков из ста двадцати, необходимых для получения диплома. Профессор оказался личностью достаточно впечатляющей, чтобы компенсировать туманность темы «Городская жизнь». В течение четырех недель профессору Майа предстояло принимать наши рефераты и помогать в подборе литературы по изучению различных слоев городского общества — от высших классов до низших слоев — тех, кто добывает пропитание милостыней или противозаконными способами. Преподавательский состав причислил меня к высшему классу (при наличии английского акцента в Америке это несложный фокус), однако я лелеяла надежду, что жизнь в Нью-Йорке и учеба в колледже со временем избавят меня от подобных ярлыков. Я стремилась к самостоятельности и независимости, а на деле каждый бесстрашный шаг в новый мир усиливал мою зависимость от Миллиардера.

Деньги «за ни за что» рождали чувство вины, немного смягчающееся лишь с исчезновением этих денег. И я тратила, тратила. Содержимое конвертов, оставленных мне Миллиардером в Париже, уходило на мебель, ренту, учебу, и я уже начинала опасаться, что без финансовых вливаний очень скоро выйду на улицу с протянутой рукой. Срочно нужно открыть счет — по крайней мере будет куда получать деньги Миллиардера, решила я. На следующее же утро никогда не теряющая оптимизма англичанка отправилась в соседнее отделение банка с последней тысячей долларов в кармане.

— Хочу открыть у вас счет, — сообщила я прямо с порога.

Клерк в пиджаке, заметно натянутом на круглом брюшке, хотя ему было всего около тридцати, с энтузиазмом встряхнул мою руку — еще бы, на часах едва за девять, а бизнес уже начался, — и мы устроились за его столом, в компании с красным телефоном, компьютером и свежим номером «Нью-Йорк пост».

— О’кей. Попрошу документ.

Я протянула паспорт.

— Это не годится. Удостоверение личности?

Я протянула студенческий билет.

— Речь о «Кон Эдисон»[16]. Что-то в этом роде. — Он смотрел на меня как на идиотку.

— Речь… о ком?

— Счета за электричество есть? Коммунальные услуги оплачиваете? — Он почесал затылок ручкой, на глазах теряя благодушие.

— Я недавно в Нью-Йорке.

Он вздохнул, с трудом оторвал заднюю часть от стула, прошел к кофейному автомату и, вернувшись, остановился рядом со мной, прихлебывая кофе из пластикового стаканчика.