Десять поворотов дороги

За ним по-кошачьи ловко спрыгнул акробат, увлекая товарища от конюшен в сторону постоялого двора. Там в главном зале, заняв большой стол в углу, их приветствовала остальная часть труппы, пополнившаяся спасенным чудаком с перевязанной ногой. Сейчас он безостановочно ел рагу из пареной репы с горохом, опустошая горшок, рассчитанный минимум на троих. Хряк с одобрением и одновременно с опаской смотрел на конкурента.

Бандон подошел и приветствовал компанию, приподняв зеленую кепи, откуда-то взявшуюся на его бритой голове цвета палисандра. К слову скажем, великан питал страсть ко всему яркому и цветному. Возможно, это свойственно многим, однако далеко не все могут позволить себе успокоить кривляющихся насмешников одним взглядом, подкрепленным кулаком размером с лицо. Один такой, прошедшийся спьяну по розовой майке с вышитой на ней черепахой, которую Бандон обожал надевать за ужином, с прошлой ночи валялся на сеновале без сознания. Его новые друзья после этого безоговорочно признали право гостя на оригинальность, в чем бы она ни выражалась, лишь бы не в его кулаках. Кое-кто из них даже прицепил к куртке букетик полевых цветов, отдавая должное новому тренду сельской моды.

— Что-то случилось?! На тебе лица нет! — возопил Хряк, делая испуганную рожу. — Тебе не говорила мама, что сидеть за столом в шляпусе невежливо? Эй, кто-нибудь, позовите маму этого чудовища!

— Его же вырезали из дерева, дружище! Бревно без лица — это нормально, — поддержал партнера Гумбольдт. — Если у него и есть родственники, то это кроты и вся остальная дрянь, живущая под корнями.

— Белки! Ты должен ненавидеть белок, гадящих у тебя в дупле, — заключил Хряк.

После оба клоуна замолчали, опрокинув в глотку свежего смолистого пива. Хряк рыгнул и демонстративно уставился в потолок с байроновским видом.

Великан остался к репликам безучастен и небрежно сел на скамью, раздвинув товарищей по ее концам. Хвет ловко пристроился напротив. За столом возникло тягостное молчание.

— Похоже, ты забыл вопрос, который хотел задать? — подбодрил великана Хряк с пивными усами поверх жидкой полоски собственных, отросших за последние дни. — Например, какого хрена мы тут делаем, оборванные и грязные? И где наша повозка? Ну же, не стесняйся, малыш, спрашивай! Мы крайне расположены к разговору, — ядовито подначил его толстяк, ерзая на скамейке.

— За что люблю вас, ребята, — вы метете языком, даже по уши обтрухавшись, — пробасил громила, глянув на Кира и, кажется, только сейчас обратив на него внимание. — Это кто? Ты кто?

Тот быстро запихал в рот кусок хлеба и подавился, попытавшись одновременно ответить.

— О, Бан! Это — выборочная деревенщина! Зовут Киром. Только смотри на него быстрее: на ночь он забирается в яму и там общается с народом. Вишь? Вот-вот сбежит! А то уже пора — народ, поди, заждался послушать. Сей костыль ему — для скорости и для страху, — молвил Хряк, допивая из своей кружки и беспардонно потянувшись к соседской.

Кир расплылся в самой идиотской улыбке из своего репертуара, щедро сдобренной растертой по зубам репкой, за убылью коей пришлось заказать еще горшок. Под него товарищи поведали Бандону произошедшую в лесах историю увлекательных приключений, соблазнительных знакомств и героических поступков. Каждый отличился, истребив не менее десятка медведей, по дюжине горных троллей и наскоро переспав с храмовым гаремом. Аврил взялась уточнять, что нынче в приличные гаремы также принимают и юношей, но на нее дружно замахали руками, поставив оное под сомнение. Тогда девушка сдалась, признав, что и она, увы, весьма неразборчива в связях, полагаясь на скупую удачу, которой привалило вдруг целый воз.

— …однако мы неизбежно понесли потери, — констатировал под конец Гумбольдт, принимаясь за куриную ногу.

— Вы профукали наше добро, — не в тон ему отрубил Бандон.

— Ну да. Если говорить грубо.

— Если грубо, хреновы раздолбаи, — извини, Ав, к тебе это не относится — мы теперь без гроша в кармане! Вы зачем туда вообще поперлись?!

— Не все, — парировал Хвет, почему-то косясь на Кира. — Кое-кто был оставлен в стратегическом резерве и сохранил долю обобществленного имущества.

— Какого чьего имущества?! — проревел Бандон, по капле выходя из себя.

— Обобществленного, — ввязался Кир, которого развезло с горячей пищи и щедрой кружки ячменного, которое разливали в таверне. — Социальная справедливость требует… отказаться от собственности в пользу… коллектива. Да. Это многократно доказано.

— Во! Парень-то не дебил! — поддакнул Хряк.

— А парня не били за эту хрень в той дыре, из которой он вылез? — поинтересовался Бандон.

— Били, — горько признал захмелевший Кир, уронив голову на стол.

— И правильно делали, — снова согласился Хряк, оказавшись беспринципной скотиной. — Лично я бы еще дубину им принес, когда первая переломится. Уж больно умный. Не нашего огорода репа!

— Ты — перекати-поле и дурак. У тебя даже блохи в коробке никогда не водилось, не то что своего огорода, — возразил Гумбольдт, меланхолично глодая хрящ.

— Я выражаюсь фигурально, безглазая ты дылда.