— Бабуля дала на удачу, когда уезжал. Она деревенская колдунья, — объяснил тот, обводя взглядом замершую от любопытства компанию. — Что?! Это древний культурный пласт нашего народа! — выдал громила, еще больше удивив окружающих наукообразной сентенцией, чем предложением отведать сушеного нетопыря.
— И как поживает твоя бабушка? — Аврил аж прищурилась от интереса.
— Пишет, у соседки ноги ломит каждую зиму. Старая совсем стала. Ну, соседка-то… Про урожай пишет… Как пишет… Ей сеструха моя выводит, а бабуля с буквами не того.
— А сама она как? Бабушка твоя?
— Сама-то?.. Да что ей станет? Она крепче слоновьей ляжки! Брат жалуется, что дерется, когда он медленно соображает. Это уж сеструха ниже приписывает — ото всех наших. Главное от бабули, и от других понемногу.
— Твой брат, значит?
— Ага. Старшой. Всегда меня доставал. Здоровый, как баобаб! — Бандон поднял ложку над головой, показав какой именно: — Такой ростом.
— Я почему-то резко зауважал его бабушку, — констатировал Хвет.
— Присоединяюсь, — присоединился Кир.
— Вся округа ее уважает. Кому охота проснуться утром лягушкой? Или макакой? — Бандон покосился на Педанта, словно ожидая нечаянно узреть в нем напортачившего бабулиного соседа. — Но обычно она по-доброму: двинет посохом — и вся наука. Посох у нее… Во! Толщиной с руку.
— Убежден, Гум: тебе необходимо сожрать эту засушенную башку, иначе предсказание не сбудется, — отрезал Хвет, обращаясь к властителю огурца. — Бан, выкладывай, где она у тебя?
Здоровяк полез в поясную сумку.
— Бандон, это была шутка. Ведь так? — Гумбольдт уставился на Хвета.
— Не уверен. Но, единственно, я думаю, мышиную голову лучше приберечь для более важного случая. Не будем переводить такую ценность на сухопарого раздолбая, который не делится огурцом с друзьями.
Бандон оценивающе посмотрел на товарищей и пожал плечами: мол, не надо так не надо, самому сгодится.
— Мне их так дали, — ответил грустный клоун. — Честно.
— Так у тебя их еще и много?! — напустились на него друзья.
— Давай-давай-давай! Мы, блин, не потерпим отказа!
Глава 34. ЦИВИЛИЗОВАННЫЕ АКТЕРЫ
На поляне возвышался серый неумело поставленный шатер, отдаленно напоминавший павильон шапито.
— За эту хрень ты отдал наши полугодовые сбережения, — Аврил, скрестив руки на груди, укоризненно посмотрела на брата.
— Что говорит, скорее, о ничтожности наших сбережений, чем о дороговизне этой замечательной хрени, — парировал довольный собой акробат.
— А мне нр-равится! — прогудел Бандон, продолжая подбрасывать гирю в два Хвета весом.
— А мне это кажется полным идиотизмом, — уныло присоединился к обсуждению Гумбольдт — да что от него еще можно ожидать? — Хвет, ты жалкий фигляр и пройдоха. Лучше было просто запихать деньги в зад корове на той ферме, где ты это купил, и пойти дальше.
Со времени гибели Хряка Гумбольдт стала невыносим в своем занудстве. Если бы он был поэтом, то написал бы, наверное, рвущую сердце балладу из шестисот строк, но поскольку он был всего лишь лицедеем-вором-самоучкой, то ничего более путного, чем вялое сквернословие от него ожидать не приходилось.
— Кир, мнения разделились. Что скажешь ты? Как эта, ну, фигура на все лады?
— Общественная фигура, — устало поправил тот, в тысячный раз принимая острословие товарищей близко к сердцу. — Я считаю, что это
— О! Ты слышала, Аврил, толстозадое дитя улиц? Цивилизованно! Не хрен собачий это сказал, а уважаемый член общества. Разница тонка, но тем не менее.
— Я могу и обидеться, между прочим, — грозно предупредила девушка.
— Хорошо: неоспоримо изящнопопая и даже в чем-то луноликая сестра моя, — примирительно ответствовал Хвет. — Так вот, мы должны выступать в шатре, и у нас должно быть крутое название. И еще — мы должны продавать билеты. Иначе мы не театр!
— А мы и не театр! И название у нас есть, — парировала Аврил, которой не терпелось уколоть брата. Она бы спорила сейчас даже, мокрая ли вода, если бы зашел разговор.
— Ха! «Прыгающая лягушка»! В том-то и дело! Нас воспринимают как горстку засранцев, воров и попрошаек. Гумбольдт, к тебе это относится в двойне… Вам не надоело? Вам всем не надоело?!
Хвет вскочил с табуретки и по очереди посмотрел на каждого. Кир разрисовывал афишу и трагизм сцены проигнорировал. Педант показал перепачканный сушеной черемухой язык.
— Я, в отличие от некоторых, не зря болтался в столице, что б ей пропасть в заднице этого Золотца-Скокка! Я был в
— Ну? — недоверчиво спросил Бандон, словно речь шла как минимум о спальне королевы.
— Встань подальше со своей гирей, пожалуйста, — попросил его Кир, отодвигаясь.
— О, театр! Шарман! Пегас! Атлас! — Хвет продолжал впадать в экзальтацию. — Женщины в декольтах. Вы не представляете… Вся круть в одном месте! И вдруг я все понял! Понял, понимаете, в чем наша проблема, блин!
— Что ты, на хрен, понял?! Знаешь Хвет, ты меня просто бесишь! Шатер даже не в счет. Ты сам по себе хуже макаки. Прости, Педант.