— Нет. И не хочу знать детали, — ответил ему Хряк. — Держись от меня подальше на всякий случай.
— А я вот хочу, — заявила равноправная часть общества. — Что это значит?
— Меня выбрали, чтобы я говорил от имени деревни, — уныло пояснил Кир.
В голосе его сквозило отчаяние. Вероятно, новые знакомые были не первыми в ряду тех, кто ни слова из сказанного не понял, переиначив саму суть демократического общественного устройства[6]
.— А… кому говорил-то?
— Чего? — не понял Кир.
— Ну, говорил, мол, от всей деревни или типа того…
— Да кому угодно! Всем! — втолковать эту прозрачную очевидность оказалось непростым делом, и юный демократ начинал вскипать.
— То бишь сейчас с нами говорит целая трехпрудовая деревня, которая всю ночь просидела в яме с вывихнутой ногой? Хреновая у тебя деревня, друг! — отчитал юношу Гумбольдт, к чему Хряк, приняв оскорбленный вид, добавил:
— Хреновее не бывает. Местечко, вестимо, в заду у мира.
— Не считая милой деревеньки, что нам попалась вчера, — едко ввернул Хвет.
— Не вспоминай! У меня до сих пор мокрая жо от бега… Извини, Аврил.
— Да пожалуйста! Можешь всем рассказывать про свою мокрую жо, Хряк. Было бы кому интересно…
— И все же: что за деревня такая, где выбирают публить фигуры оборванца? — не унимался Хвет, так и не уловив сути. В дороге всякая тема — развлечение, а тут еще что-то новенькое…
— Деревня как деревня. Рыбаки живут. На берегу. Там, — Кир махнул рукой куда-то назад.
— На берегу пруда, значит… И, судя по всему, там есть еще два — не менее счастливых? То есть благополучных?
— Ну, да. Два с половиной… хм… один пруд наглухо зарос и обмелел лет десять тому… Зато лягушей там — прорва! Мы их продаем по всей долине! — с гордостью выпалил юноша, желая, вероятно, произвести впечатление этим животноводческим чудом. — Даже в Гребаных Пнях берут наших лягушей. Целыми корзинами, — он покрутил головой, ожидая какой-нибудь реакции — охренительного восторга, например. — Даже в Пнях…
Ожидаемого восторга не последовало.
— А на что целой, блин, гребаной долине твои лягушки?
— Только не говори, что вы их едите! Фу! — воскликнула с отвращением Аврил.
— Так на что?
— Она сказала не говорить, — показал Кир в сторону идущей впереди девушки.
— Где там, говоришь, твоя деревня? — спросила Аврил, переключив тему с лягушек на географию.
— Там, — он снова махнул рукой, второй налегая на костыль.
— Но мы-то идем в другую сторону. Нет? Тебя ничего не смущает? Ты как домой попадешь?
— А я и не собираюсь возвращаться. Чего мне? Я был не понят, несправедливо подвергнут… о-стра-кизму, — неуверенно выдал он странное во всех отношениях словечко.
— М-м-м? Потому и сидел в яме, как жаба? Это они тебя так… отсракиздили? — полюбопытствовал Хряк, но девушка его перебила:
— Так ты из этих?! Ну, у которых
— Чего?.. — не понял ее Кир.
— Ну же! Хвет! Помнишь, как про них пелось в той дурацкой песенке? — Аврил промычала какую-то мелодию, пританцовывая в теплой пыли дороги. — Ну же?! Вспомни!
— Кастрат кастрату дважды рад? Ты про эту?
— Точно! Молодец! Кастрат кастрату дважды рад! Нет лучше для него наград! — запела она, счастливо улыбаясь.
— Не надо, Аврил, нас побьют эти милые селяне, — усмехнулся Хвет, глядя на телегу с мешками, проезжавшую мимо.
С телеги на артистов поглядывала смешливая девочка лет шести, активно показывая язык. Этого ей показалось недостаточно, и девчушка толкнула ногой одногодку-братца, который немедленно выдал уморительную пантомиму, завершив ее неприличным жестом. Сидящий на мешках мужчина отвесил мальчишке подзатыльник, приказал ему брать пример с сестры, принявшей смиренный вид, и одернул вожжами лошадь, чтобы быстрее миновать кучку подозрительных оборванцев.
— А при чем здесь кастрат? — резонно поинтересовался Кир, тоскливо провожая телегу взглядом. Идти ему становилось все труднее.
— Ты же сам сказал, что тебя… Как там? Отстракиздили, что ли, по самые не могу?
— Я сказал, что меня
— А… — задумчиво протянула Аврил. — То есть у тебя
— У меня
— Нисколько не интересно.
— Ну и ладно!
— Да пожалуйста!
Вся компания, каждый из которой выяснил для себя необходимое, снова шла молча, лишь сетуя иногда на голод и палящее не по-осеннему солнце.
Глава 5. ГУСЬ БУДУЩЕГО
За время, что нежданно пополнившаяся труппа брела от рощи к своему временному жилищу, все как-то незаметно сдружились с Киром, оказавшимся хоть и редкостным занудой, помешанным на дурацких книжках, что и писать не стоило, зато неглупым парнем, с которым было приятно поболтать. Общее утреннее приключение, история с ночным бегством у одних и рассказ о полутора днях, проведенных в яме, у другого немало тому способствовали.
Киру, голодному с раздувшейся, как пузырь, лодыжкой, дорога давалась с большим трудом, но он терпел несколько часов и только отшучивался, считая вслух «раз, два, три», пока не высох язык и кожа под мышкой не стерлась от костыля в кровь.