Десять поворотов дороги

— Позвольте представиться: Скокк Гнидт, почетный церемониймейстер двора, куратор сценических искусств, — отрекомендовался он, не дожидаясь, пока это сделает секретарь. — Как вам известно, господин правитель, двора уже нет, однако ряд символических должностей еще в силе. Если пожелаете, могу сыграть «подъем» на рожке. Ха-ха!

— Золотце-Скокк? — невольно обронил Кир, не знавший, кстати, что двора не существует уже больше столетия. Некоторые известия просто пролетают мимо ушей. — О, извините, случайно услышал от кого-то. Рад нашему знакомству.

Церемониймейстер лишь на долю секунды дернул бритой до синевы щекой и вновь расплылся в сладкой полуулыбке:

— Никаких извинений, что вы?! Именно! Именно так меня называют друзья, к числу которых я бы счел за честь причислять и вас, уважаемый господин правитель. Золотце-Скокк всегда к вашим услугам любого свойства… А, вот и глава городской стражи! — перебил он сам себя, поворачиваясь всем телом, как огромная обремененная фраком жаба, коя, как известно, лишенная шеи, не может вертеть головою по сторонам. — Адмирал Ченн!

С изнанки происходящего, слышный только правителю, возник шелестящий голос Кривва Абсцесса, все время стоявшего за плечом:

— Официально Сыр-на-Вене считается кораблем. Ирония племенных заветов Охрененного Шибалы Тука — верховного вождя, внука основателя города. По одной из версий, впрочем, свитки неправильно прочитали…

К правителю подошел невысокий и очень полный человек в форме настолько пестрой и разнообразной в деталях, что у Кира зарябило в глазах. Проекция звездного неба, собранная в тарелку, и то казалась бы менее блестящей.

— Желаю здравствовать, господин правитель! — отчеканил он с хрипотцой. — Всегда можете положиться на нашу верность! Уф… Городская стража рада служить правителю и закону, — адмирал отдал честь, произведя сложный перезвон регалий.

— Забавно, когда эти понятия совпадают! — ни с того ни с сего ляпнул Золотце-Скокк, широко улыбаясь Киру. — Не провести ли нам дегустацию вин? Сегодня по протоколу, кажется, должны подавать розовые с ракообразными на закуску. Все-таки мы на корабле! — подмигнул он Кривву Абсцессу, от чего тот скривился еще больше.

За вином, что подмечено не единожды, многие вопросы начинают решаться как-то сами собой и самым непредсказуемым порядком. «Не трусь!» — самое простое из того, что алкоголь сообщает своему визави по пути в голову из желудка.

Золотце-Скокк оказался кем-то вроде полушута-полувельможи, единственным оставшимся в живых членом знаменитой труппы «Театра жестокости мамаши Донг-Лунь».

«Того самого!» — едва не воскликнул Кир, но вовремя сообразил, что не стоит лишний раз подчеркивать простоту своего происхождения. Даже в Трех Благополучных Прудах слышали о кровавых и захватывающих представлениях этого театра, на которых нередко дамы лишались чувств, а мужчины съеденного обеда.

Довольно быстро накачавшись розовым, кое действительно подавали, Скокк продемонстрировал густую россыпь мелких глубоких шрамов вокруг сердца и на округлившемся за годы животе. Его специальностью было медленно насаживать себя на пику на глазах изумленной публики, оставаясь при этом (по возможности) живым. То был один из самых невинных трюков в программе мамаши Донг-Лунь, которой в конце концов надели петлю на шею, позаботившись, чтобы ее выступление тем и кончилось. Даже, как показалось, напившись в стельку, Скокк промолчал насчет того, кто именно это сделал.

— Но вы-то сами, я знаю, продолжаете свою творческую карьеру. Кое-кто из моих знакомых… участвовал в вашем шоу, — невзначай обронил Кир.

— Участвовал?! — Золотце-Скокк резанул Кира взглядом.

В нем не было теперь и следа от плотной хмельной мути, в которой тот, казалось, дрейфовал последние полчаса по воле течения.

— Именно.

— Хм… Сожалею.

— Нет-нет, большинство из них находятся в добром здравии.

— А-а… Всякое случается на сцене. Я уже начал беспокоиться.

— И они, скажем так, не вполне… Как это бывает с артистами: не вполне удовлетворены. В творческом плане.

Кир чуть не переломал извилины друг о друга, подбирая правильные слова. Каждое из них казалось острием, на которое он сам медленно насаживается грудью, стараясь не попасть в сердце.

— Вот как? Полагаю, есть немало возможностей, чтобы их творческий путь стал менее тернист.

— Но не слишком короток при этом.

— Нет, что вы! Ни в коем случае. Долгих дней жизни им всем, кем бы они ни были, — заверил Скокк, глядя исподлобья на Кира.

— Они не любители пошептаться, не беспокойтесь.

— Что вы, господин Ведроссон, — Скокку удалось подчеркнуть красным карандашом произнесенную фамилию правителя. — Долгий творческий путь требует терпеливого отношения к вещам, — покрутив бокал, он продолжил: — Уверен, что некая группа ваших подданных, добившихся верной службой отечеству вашего личного расположения, может рассчитывать на достойную работу. Малая сцена Королевского театра, — то ли спросил, то ли ответил он, словно обращаясь к бокалу.

Кир на всякий случай сдержанно кивнул в знак согласия.