Десять поворотов дороги

Гурман поерзал на подушках и громко сглотнул слюну.

— Это не те ли, м-м-м, актеришки, што, м-м-м, сбешали тогда от Шкокка?

Похожий на жабу старик сидел сутулясь на древнем облезлом табурете. Его широкие бесформенные брюки собрали на себе больше пятен, чем задница леопарда. Их первоначальный цвет был окончательно утрачен с четверть века назад, как и цвет слишком большого пиджака, подвязанного под мышками веревкой. Единственное, что выдавало в сидящем богача, — булавка с бриллиантом в сотню карат, приколотая к засаленному шейному платку. Если ее убрать, вы обнаружите перед собой старого городского нищего, живущего с помойки и подаяния. Да, и еще: табурет за ним таскал специальный слуга[31].

— Скокк — шакал! — раздраженно взвизгнул Зафар, резанув взглядом по серебряному подносу, накрытому куском бархата.

Поднос располагался на столике у книжного шкафа, весело отражаясь в цветных стеклах. Черная ткань скрывала два массивных предмета округлой формы, которые могли быть головами или, скажем, большими кочанами капусты. На углах столешницы курились палочки благовоний, и все же комнату наполнял терпкий запах гнилого мяса.

— Шакал, конечно. Но талантливый шакал, — отозвался фрачник, чтобы поддержать беседу.

— Талантливый, да? Но сначала ведь все-таки шакал, а потом все остальное? Например, идиот. Как было можно упустить горстку безоружных простофиль? Но вы правы, друзья: не все ли нам равно? К делу ведь это не относится?

Четвертый, предпочитавший говорить вопросами, сидел на пуфе лицом к камину. Ни наружности, ни комплекции его мы уточнить не сможем. Отметим лишь узкую глубокую залысину в каштановой шевелюре — словно ото лба до затылка прошелся языком поедающий волосы монстр (возможно, после он умер в муках). Его голос и фигура словно сочилась ядом. От «доброго утра» такого типа вянут фиалки и кошки страдают несварением до июня.

— Пусть это унесут, ладно, Влобс? — попросил он дискантом, от которого хотелось прочистить уши.

Фрачник дернул за шнур и в дверях вырос брат-близнец Гумбольдта — более ухоженный и менее загорелый, но почти неотличимый от последнего, если не придираться к мелочам.

— Унеси, — тихо скомандовал хозяин.

Через мгновение столик был пуст, как тарелка в бедняцком доме.

— Все же, Скокк или не Скокк… Эти ребята герои, так ведь? — продолжал четвертый, ковыряя что-то в каминной пасти длинным чугунным стержнем.

— На это можно смотреть и так, — весомо подтвердил хозяин.

— Тогда, Влобс… Ты ведь понимаешь, о чем я?

По скучающему лицу фрачника невозможно было сказать наверняка. Вместо ответа он зевнул, повертел в пальцах рюмку, а затем поставил ее и потянулся за графином.

— Он ведь уже стар, очень стар? — продолжил четвертый.

Хозяин поперхнулся коньяком.

— Не вишу нишего плохого в стариках, — просипел «нищий» на табурете. — Окромя одышки… — на секунду повисла тишина. — Ты прав, однако. Пусть кукленыш попотеет на благо общества. Он, слыхал, пошти эльф к тому жа.

«Нищий» порылся в бездонном кармане пиджака. На ковер упало несколько замызганных бумажек и носовой платок в чудовищном состоянии. В пальцах старика оказался колокольчик, на звон которого в комнате появился дюжий молодец в живописных и очень недешевых лохмотьях. Бережно подобрав мусор, он водворил его обратно в карман патрона, взял табурет и стоявшую рядом миску для подаяний, украшенную рубином. Оба, не прощаясь, выволоклись вон. В кабинете осталось трое.

— Можно ли считать наш вопрос решенным? — выдохнул совсем уж безнадежным тоном четвертый (ставший теперь третьим).

Названный Зафаром резко кивнул, просыпая табак из трубки. Спросивший, хоть и сидел спиной, кивнул в ответ. Хозяин холодно улыбнулся и опрокинул вторую рюмку, закусив столетний коньяк лимоном, которому и года не было.

— Что может порадовать больше, чем встреча старых друзей и добрая беседа? Если не возражаешь, Влобс, я посижу тут еще немного?

— Конечно! Чувствуй себя как дома. Не желаешь перекусить?

— Хочешь предложить мне троллью голову, Влобс? Нельзя ли как-нибудь воздержаться… от этой манящей перспективы? Ха-ха. Спасибо. Если вдруг появятся новости, вы ведь не преминете поставить меня в известность? Увидимся позже, господа.

Четвертый остался в комнате один.

* * *

На следующий день Кир оказался в Зеленом дворце и, так сказать, по уши в новостях. Во-первых, ночью умер старик Ганглий — человек, по общему убеждению, правивший Квартой почти полвека. Над воротами и вдоль всего здания висели черные флаги с золотой полосой вдоль древка. Смотрелось очень торжественно. А во-вторых, его, то есть Кира — во всем великолепии коротких срамных штанов и неудобного сюртука, будто сделанного из овечьей кишки, — ждали какие-то заоблачные «шишки».

С «шишками» в последние дни он уже навстречался до тошноты. И главным их свойством оказалось то, что стоило дойти до определенной грани, как очередной шишак превращался в ничтожество перед лицом начальника пострашнее. Вы бы видели, что произошло, когда очередной из них обнаруживал у себя на столе отрезанные головы королей…