Десять правил обольщения

Изабель никогда в жизни не встречала подобного мужчину. Он был высоким и крепким, а окружение невольно наводило на мысль сравнить его с этими статуями — великолепными античными скульптурами, созданными для того, чтобы почтить и прославить совершенство человеческого тела.

Он превосходил их всех своими широкими плечами, длинными ногами и великолепно развитыми рельефными мускулами. Изабель отметила пышную прядь, упавшую на лоб и задержавшуюся на серебряной оправе очков. Впервые она видела его очки — неуместное дополнение, делающее этого грозного мужчину еще более привлекательным.

Когда он стал для нее настолько интересен?

Она внезапно занервничала, боясь того, что должно случиться. Он слишком смущал ее: то ей хотелось, чтобы он уехал, то — чтобы задержался. И по возможности как можно дольше.

Изабель вздохнула. И на этот звук — тихий, едва слышный — Ник тотчас же повернул голову.

Он встретился с ней взглядом и ждал не двигаясь ее дальнейших действий. Она топталась в дверях, не в силах отвести от него глаз.

Затем ступила в комнату и закрыла за собой дверь.

Он выпрямился при ее приближении, снял очки, положил их на пьедестал ближайшей статуи из черного мрамора и небрежно оперся на него, скрестив руки на груди.

«Проявляйте интерес к его занятиям».

Для Изабель это не составляло труда.

Она остановилась в нескольких дюймах от него, глядя вверх на скульптуру.

— Прекрасная статуя. Вам уже удалось ее идентифицировать?

Он ответил, не сводя с нее глаз:

— Это Аполлон.

— Да? Как вы это узнали?

— Я эксперт по памятникам античности.

Он не собирался облегчать ей задачу.

Ник снова обратился к своей тетради, с досадой заметив:

— Я начинаю уставать от этой игры.

— Ник! — Звук его имени, сорвавшийся с ее губ, удивил их обоих. Он опять обернулся к ней. Замер в ожидании. Она уставилась в точку, где его загорелая шея встречалась с воротником. Заговорив, она не сводила глаз с этого места. — Извините меня.

После ее слов в комнате слышно было только его дыхание, неспешное и ровное, и что-то в его равномерности побудило ее продолжать.

— Я никому никогда не рассказывала о Минерва-Хаусе… — Изабель встретила его удивленный взгляд и уточнила: — То есть так мы его назвали. Этот дом. Девочки.

Она умолкла, ожидая, что он начнет задавать вопросы.

Когда же он промолчал, она вновь заговорила, по-прежнему обращаясь к впадинке под его горлом, не желая встречаться с ним взглядом и вместе с тем не в силах совсем отвернуться от него.

— У нас ничего не осталось. Отец уехал, а мать… понемногу угасала. Она не покидала постели, проводя целые дни без еды, не желая нас видеть. Когда же ее не стало… Слугам перестали платить. Я совершенно уверена, что они обкрадывали нас. А затем, в один прекрасный день, все они ушли.

— Сколько вам было лет?

— Семнадцать. — Изабель горестно покачала головой, вернувшись к воспоминаниям. — Джейн появилась первой. Она искала работу. Кров. А мне нужен был кто-то, чтобы помогать с поместьем. Она оказалась умной. Стойкой. Старательной. И у нее были подруги, попавшие в сходное положение. В течение нескольких месяцев здесь собралось с полдюжины женщин, стремившихся сбежать от чего-то — от нищеты, от родственников, от мужчин. Думаю, я тоже пыталась от чего-то бежать. Они готовы были работать, и я готова была нанять их. Они помогли удержать поместье на плаву. Ухаживали за козами, убирали стойла, возделывали землю. Работали так же усердно, как мужчины, служившие у нас прежде. Даже еще лучше.

— И вы держали их пребывание в секрете?

Теперь она взглянула ему в глаза.

— Это было нетрудно. Мой отец не появлялся здесь. Он жил за счет своих выигрышей, когда ему везло. А когда удача отворачивалась от него, за счет содержимого городского особняка, утратив в конечном итоге и сам лондонский дом. — Она умолкла, затем горько рассмеялась.

И тут он обнял ее.

Изабель не сопротивлялась, хотя знала, что это нехорошо. Что не следует позволять ему к ней прикасаться. Но как она могла устоять против этой теплой силы, нежно окутавшей ее? Сколько времени утекло с тех пор, как ее так ласково обнимали? Пытались утешить?

— Зачем вы это делаете? — спросил он.

Изабель повернула голову, прижавшись ухом к жесткой шерсти его сюртука. Она не стала притворяться, что не поняла вопроса.

— Они нуждаются во мне.

«А… пока я нужна им, гораздо легче забыть, как я одинока».

Хриплый ободряющий звук вырвался из глубины его горла, побуждая ее продолжать.

— Сейчас уже добрая дюжина их покинула нас — швеи и гувернантки, матери и жены. Одна открыла пирожковую в Бате. У них не было ничего, когда они пришли ко мне.

— Вы дали им нечто важное.

Изабель некоторое время молчала, но в конце концов вывернулась из его рук. Когда он отпустил ее, она почувствовала легкое сожаление — он не попытался ее удержать.

— Это единственное, что я сделала хорошего в жизни. — Она посмотрела вверх, на статую Аполлона. — Я не могла помешать отцу уехать или заставить его увезти мать с собой. Не могла достойно содержать поместье. Но я смогла помочь этим девушкам.

Он понял Изабель. Она видела это по его ясному открытому взгляду.