— Бабушка, меня Ема послала овечек остричь.
— Это не овцы, а лютые голодные волки, и стричь их не надо, — сказала добрая старушка.
— Ема тогда бёрдо не отдаст.
— А ты вот как сделай. Придёшь на полянку и залезай на самую высокую ель, на верхушку, и крикни оттуда: «Баль-баль, выходите сюда, остригите сами себя».
Чача спасибо сказала старухе за её науку и поспешила на среднюю лесную полянку. Пришла, разыскала самую высокую ель, взобралась на её верхушку и сказала:
— Баль-баль, выходите сюда, остригите сами себя!
Из леса тёмного, из леса частого выскочила стая волков и давай рычать, давай друг друга зубами да когтями драть — только шерсть летит!
Почесали как следует свои бока и снова скрылись в лесной чаще. А девочка слезла с ели, набрала целую вязанку шерсти и принесла её Еме.
— Хорошие у тебя овцы, Ема, шерстистые, — сказала девочка. — Вон сколько настригла. Давай теперь бёрдо, мне домой пора.
— Не освободилось ещё, — отвечает Ема. — Я буду сейчас ткать, а ты сходи о ту пору на дальнюю полянку и подои моих коровушек. Как подоишь, сразу бёрдо получишь.
— А как ты их доишь?
— Придёшь на полянку, становись посредине и скажи громко: «Тпрути-тпрути, сбегайтесь ко мне, я вас подою!» Сбегутся мои коровушки, а ты по порядочку и начни доить. Поняла?
— Поняла, всё поняла, — сказала Чача и побежала на дальнюю поляну. Прибежала, только рот раскрыла, чтобы собрать Еминых коров, но вспомнила тут совет доброй старушки и поспешила к ней.
Нашла она ту добрую старушку на прежнем месте — под окошечком — и сказала:
— Бабушка, я иду Еминых коров доить. Что мне посоветуешь?
Добрая старушка ответила:
— Емины коровы — это свирепые таёжные медведицы, и доить их тебе не надо.
— Тогда Ема бёрдо не отдаст, — говорит Чача.
— А ты вот как сделай. Придёшь на ту поляну, полезай на самую высокую ель и крикни: «Тпрути-тпрути, сбегайтесь сюда, подоите сами себя!» Они и подоят друг друга.
— Спасибо, бабушка, за совет, — сказала Чача и побежала на поляну. Нашла самую высокую ель, залезла на неё и крикнула оттуда:
— Тпрути-тпрути, сбегайтесь сюда, подоите сами себя!
Вышли из леса частого, из леса тёмного лохматые медведицы и подоили сами себя. Слили молоко в корчагу и разбежались в разные стороны.
Слезла Чача с дерева, набрала в туесок молока да побежала к Еме добывать бёрдо.
— Славные коровы у тебя, Ема, молочные и не норовистые. Подоила я всех. Теперь давай наше бёрдо, а то бабушка, знать, уж ругает меня.
— Очень скоро ты вернулась, — говорит Ема, — я не успела доткать. Садись за кросна и кончай тканьё, а я сготовлю для тебя гостинцы.
Чача стала ткать, а Ема ушла в подпол. Только там она не гостинцы готовит, а зубы свои точит, чтобы девочкой полакомиться. Точила, точила, спросила Чачу:
— Скоро ли доткёшь?
— Не скоро ещё, — говорит девочка.
— Будешь кончать — мне скажешь.
Ема зубы точит — скрежет в подполье стоит; Чача холст ткёт — стукоток в избушке стоит. Ема спешит, и Чача спешит, да видит, что раньше Емы ей не справиться.
Взяла девочка ножницы, обрезала основу, вытащила бёрдо и кота попросила за себя отвечать.
— Спросит твоя хозяйка: «Скоро ли доткёшь?» — ты моим голосом отвечай: не скоро, мол ещё.
Договорилась с котом, схватила пестерь и бёрдо, пустилась бежать. Только вышла девочка за порог, а Ема и спрашивает из подпола:
— Скоро ли доткёшь?
Кот ей отвечает Чачиным голосом:
— Не скоро ещё.
Успокоилась Ема, что девочка всё ещё за кроснами, снова принялась за зубы. Точила, точила, опять спрашивает:
— Скоро ли доткёшь?
А кот ей:
— Как кончу, так и скажу тебе.
Ещё немного поточила свои зубы Ема, наконец наточила и с острыми зубами вышла из подпола. Вышла, смотрит: девочки нет, и бёрда нет.
— Кто выпустил девочку из этого дома?
Никто Еме не ответил, все молчат. Тогда она стала ругать чёрного бородатого кота:
— Ты почему выпустил девочку? Ты почему меня обманул?.
Кот отвечает:
— Сто лет тебе служу, а ты мне и крошку хлеба не бросила. Тодько ругань да пинки и знаю от тебя. Девочка же один день у нас была, да мясом меня угостила. Вот я и отпустил её домой.
Замахнулась на кота Ема и стала пробирать ворона:
— А ты чего смотрел? Аль ослеп совсем?
Отвечает ей ворон:
— Сто лет тебе служу, а досыта ни разу не ел. Девочка раз побыла, да челпан хлеба не пожалела.
— А ты где был, несчастный? — напустилась Ема на веник. — Аль забыл, зачем ты поставлен да что делать должен?
Веник говорит:
— Сто лет у тебя убираю и твоё добро караулю, а слова ласкового не слышал. Девочка, как пришла, сразу погладила меня да под лавку положила.
Напустилась Ема на дверь, стала бранить да колотить её:
— Почему ты, бестолковица, выпустила девочку? Али захотела, чтоб я тебе хребет сломала?
— Век свой тебе прислуживаю, сама открываюсь и закрываюсь, а ты и глинку не положила под мою пятку. Девочка маслом смазала, вот я и выпустила её.
— Может, ты, осина, задержала девочку с бёрдом? — вышла Ема из избушки и спросила у осины.
— Нет, я никого нынче не задерживала. Состарилась я на твоей службе, а светлого дня не видела, хозяйской ласки не знала. Девочка один раз была, а подарила мне новую ленту.