Десять стрел для одной

– Ой, заметила! Она к магазину от колодца свернула! Может, раз пить хотела, оттуда попила? Вдруг во всем колодце вода отравленная?! – женщина побледнела.

– Не думаю, – слабо улыбнулся Дима.

Хотя версия мелькнула. Проходил он однажды мимо сельского источника пресной воды. Видел, что там за ведро. Старое, ржавое. Может, и свинец в нем присутствует? Он, правда, очень слабо представлял, что Надя – как бы ни страдала от жажды – будет пить из общественного ведра. Но взглянуть не помешает.

Дима доехал до деревенского «культурного пятачка» на машине. Жара, почтовые ящики, дряхлый телефон-автомат. Пресловутый колодец. В куче песка у чьего-то забора возится мелкотня.

Дима набрал воды. Хлебнул. Холодная. Вкусная.

К нему тут же подскочили парень с девчонкой – постарше тех, что в песочнице. Лет десяти. Мальчишка протянул яркий мячик, спросил доверчиво:

– В «собачку» будем играть?

– Э… друг, давай в следующий раз, – улыбнулся Дима.

– А конфета у тебя есть? – грустно спросил ребенок.

Полуянов машинально сунул руку в карман. Нащупал пачку сигарет. Смущенно пробормотал:

– Нет.

– Толик, не приставай к дяде, – строго сказала девочка. – Везуки целый день не бывает.

– Это ты о чем? – не понял Дима.

И через десять минут уже знал о потрясающе доброй тете все. Что она была в темных очках, лицо в морщинах, но все равно молодая – потому что бегала быстрей всех. А еще конфеты у нее были вкусные. Со смешным названием «Очумелый шмелик».

– Я один полмешка слопал, – доверительно сообщил Толик.

– А кто еще эти конфеты ел? – спросил Дима.

– Да все. Варька. Масяня. Малышня. Тетька мимо проходила – мы и ей дали.

– Сами дали?

– Ну… да. Нам эта, которая с нами играла, сказала дать.

Вот это да!

Звонить Савельеву или участковому Дима не стал. Сам пошел по домам.

В первом его взгляд разбился об испуганное лицо женщины.

– Венька опять чего натворил? Ах, с кем играл? Откуда я знаю? – искренне удивилась. – Он целыми днями на улице болтается, друзей полна деревня. Со взрослой играл? Может, мамаша какая, за маленьким смотрела? Без ребенка была? Тогда не знаю. А что случилось-то?

Дима не стал рассказывать про конфеты. Их ведь все дети ели. Скажешь про яд – сразу паника начнется.

Ответил уклончиво:

– Нужна мне эта женщина. Как думаете, кто ее видеть мог?

Венькина мать задумалась.

– Тольки с Варей родители точно не видели. Они круглый день в огороде, попой кверху. Масянин-старший киряет со вчерашнего, тоже вряд ли. У Васильевны разве спросить? Эта вечно у окошка шпионит.

Васильевна оказалась шустрой, вездесущей и подозрительной старухой. Затараторила:

– Видала, видала. Тоже еще подумала: чего к детям лезет? Смотрела долго – вдруг курево им предложит? Или эти, как их, спицы?

– Спайсы.

– Во-во. Но нет. Она играть взялась. А потом еще конфетами покормила. Я, милок, знаешь, чего подумала? Бывают такие. Блаженные. Своих детишек нет – к чужим лезут.

– А как выглядела она?

– Ну… шустрая такая. Хотя и старая. На лицо – все шестьдесят. Но скакала, как девчонка. Физкультуру, что ли, делает?

– Вы в Васильково ее видели раньше?

– Нет. Никогда, – уверенно сказала старуха. – Хотя похожа она на кого-то. Артистка, что ли?

– Или на кого-то из местных?

– Из местных? – старуха задумалась. – У Востряковых дочка-перестарка шустрая, тоже все скачет. Но нет. Та блондинка, и нос другой. Чего-то в ней, знаешь, от кого было? От Ольки. Этой, слепоглухой. Нет, не волосы, не лицо. То ли голос похож. То ли походка.

Дима напрягся:

– Может быть, дочка Ольги?

– Ритка?! Ой, ну ты скажешь! – отмахнулась старуха. – Ритка молодая. Синеглазая. Красотка. А эта старая была. И ущербная, понимаешь?

– Слепая? – простодушно уточнил Дима.

– Ну какая слепая, если она, как олень, скакала! – укорила Васильевна. – Просто убогая. Забитая. Горбилась. Голову опускала. Будто стеснялась.

«Или очень не хотела, чтобы ее узнали».

И Дима задал последний вопрос:

– А видеокамеры у вас тут нигде нету?

– Ой, ты сказанул! – язвительно молвила бабка. – Мне, что ль, ее на свой забор деревянный ставить? Или Артурчику, алкашу?

– Может, муниципальная? – предположил Дима.

– Муниципальная! – передразнила старуха. – Ты еще депутатов вспомни. Кому мы тут нужны?

Полуянов обошел еще пяток домов – тех, что смотрели фасадами на деревенский «культурный пятачок» – с колодцем, телефоном и почтовыми ящиками. В паре дворов даму видели. Кто играет с их детьми – никто не забеспокоился. Наоборот, радовались: «Хоть заняла их, а то целыми днями без дела болтаются».

Словесный портрет в итоге получился чахлый. Худощавая, молодящаяся. Косит под девочку, но на лицо старуха. «Встречаются такие придурочные, летом по лесу с лыжными палками ходят, вроде как спорт такой». Волосы каштановые, цвет глаз никто не разглядел. Про то, что горбилась, глаза прятала и походила на слепоглухую Ольгу, одна Васильевна сказала. Остальные, наоборот, возмутились: «С Ольгой-то? Вообще ничего общего. На Маргариту похожа?! Чушь».

Но Полуянову слова старухи запали в душу.

Вернулся в дом. Без Нади он ему показался бесприютным, холодным.

Взял из шкафа пакет арахиса. Прошел в кабинет – где еще думать?