Десять тысяч небес над тобой

— Нам нужна помощь! — кричит кто-то. Не то чтобы я имела представление о том, как справляться с чрезвычайными ситуациями, но невозможно смотреть на это и не чувствовать необходимости что-то делать. К тому моменту, когда я достигаю некоторых раненых, несколько медсестёр и один врач уже работают, чтобы им помочь, поэтому я присоединяюсь к ним и следую их примеру. Следующие несколько минут как в тумане: разрывание на части одежды, чтобы использовать в качестве повязки, ведь перевязка людей в любой позе позволит им защитить сломанные конечности и испытать наименьшую боль. У пожилой женщины, кажется, сердечный приступ, но без лекарств, которые я могла бы ей дать и без скорой помощи, всё, что я могу сделать, это сидеть рядом и говорить с ней.

— Дышите медленно и глубоко. Постарайтесь успокоиться.

Она посмотрела на меня как на полную дуру. Да, я понимаю, что успокоиться, когда над головой кружат бомбардировщики, невозможно. Но мы должны попытаться.

Когда она настолько пришла в себя, насколько возможно, я оглядываюсь и обнаруживаю Тео, стоящего позади меня.

— Что я могу сделать? — спросил он сквозь шум и треск пламени над головой.

Конечно, он может чем-то помочь, но состояние раненных и паникующих людей напоминает мне картины Хиронимуса Боша: нелепые и гротескные. Кто может сказать что мы должны или не должны делать?

— Просто держись.

В воздухе раздаётся свист, я слышу, как падает другая бомба. Мы с Тео в панике смотрим друг на друга, и я сжимаю его руку. Но следующий удар происходит дальше. А потом ещё дальше. Мы дышим немного легче, и окружающие нас люди, заметно расслабляются. Тео бормочет:

— Это значит, что мы пережили это?

— Надеюсь.

Только тогда я понимаю, что мы всё ещё держимся за руки, и я отпускаю его. Мы не смотрим друг другу в глаза

Рядом с нами маленькая девочка спрашивает свою маму:

— Это всё?

— Мы скоро всё узнаем, — говорит женщина. — Подожди и увидишь.

Из-за странных взглядов, которыми награждают её окружающие, я могу сказать, не всё так оптимистично, как она говорит, но я не слышу бомб и воспринимаю это как положительный знак.

Я продолжаю делать всё, что в моих силах, а это не так уж и много. Спустя час, доктор, который взял на себя руководство, говорит мне, чтобы я успокоилась на несколько минут. Вздохнув, я прислоняюсь к стене и кладу руки в карманы.

В моем левом кармане что-то лежит. Я вытаскиваю и вижу, что это фотография, на обороте которой написаны слова: «Со всей любовью, навечно.»

Я переворачиваю фото, чтобы увидеть Тео в форме, улыбающегося мне.

— Что это? — спрашивает Тео со своего места отдыха. Он даже не бросает взгляд, он просто пытается поддержать разговор.

— Ничего, — я убираю фото в карман.

Нас держат в напряжении ещё несколько часов. К этому времени всё мое тело затекает, я проголодалась, и солнечный свет снаружи настолько ярок, что, кажется, может сжечь мои глаза. Оказавшись на улице, я спотыкаюсь, щурясь на сцены, развернувшиеся вокруг нас. Большая часть окрестностей выглядит так же — за исключением районов, которые были мгновенно и полностью уничтожены. Там, где были здания, сейчас тлеют дыры. Вдалеке я вижу дым от нескольких новых пожаров.

Парень с красной повязкой кричит в мегафон:

— Все коммерческие и производственные работы на день приостановлены. Возвращайтесь в свои дома и ждите дальнейших инструкций.

— Слава богу, что это случилось ночью, а не днём, когда вы были бы на работе, — говорит мама, когда мы идём домой по разрушенным улицам. Вокруг нас в дыму темнеет рассветное небо. — Мне не хотелось бы беспокоиться о вас на заводе боеприпасов в такое время.

Моя работа в этой вселенной — это производство бомб? Как я должна выкручиваться из этого? На данный момент, я не могу себе представить ничего, что я бы меньше хотела сделать, чем сделать ещё одну бомбу в этом мире.

Здания, которые я видела всего час назад, теперь лежат на улице рассыпавшись в тлеющие груды кирпича и арматуры. Большинство домов были пусты, конечно, из-за сирен о воздушном налёте, но я не могу быть уверена. Когда я вижу трёхколесный велосипед вверх дном в каком-то щебне, я вынуждена закрыть глаза на мгновение.

По мере того как четверо из нас достигают нашего дома, неповреждённого, нетронутого, папа смотрит на Тео.

— Знаешь, рядовой Бек, во время войны эмоции усиливаются. Мы живём так, как будто завтра не будет. Так что мы упускаем из виду то, что обычно не упустили бы, например, молодого человека, покидающего комнату нашей дочери глубокой ночью.

На этот раз Тео промолчал.

Папа продолжает.

— Я сейчас испытываю что-то вроде амнезии. Я понятия не имею, как тебе удалось найти нас во время бомбёжки, так как, конечно, ты не был рядом со спальней Маргарет, когда всё началось. Однако я подозреваю, что у твоего командира такой амнезии не будет, если ты в ближайшее время не появишься на базе.

— Да. Конечно. Всё верно, — рука Тео тянется в карман к кошельку, в котором мы надеемся есть адрес военной базы, на которую он должен отправиться. — Я, пожалуй, пойду. Я сделаю это. Сейчас.

Мама заговорщицки улыбнулась ему.

— Разве тебе не нужен твой велосипед?