Десять вечеров. Японские народные сказки

— Что ж это за пирушка, когда никто не поет и не играет. Пусть каждый покажет свое уменье!

Коршун сказал:

— Я сыграю на флейте.

Надел он накидку с гербами, достал из-за пояса флейту, покрытую красным лаком, и засвистел:

«Тонбироро-тонбироро! Хёроро-хёроро!»

— Ах, как чудесно, — похваливал воробей. — А я подыграю на сямисэне.

Вычернил он себе зубы^[101] и затренькал на струнах:

«Тинтико-тинтико, тинтикотин!»

Настала очередь Голубя:

— Не могу я сидеть на месте, когда флейта свистит и сямисэн звенит. Пущусь в пляс.

Повязал себе голову полотенцем в крупных горошинах и начал подпрыгивать, крутиться и хлопать крыльями, припевая:

«Хаттобо-хаттобо! Хаттобо!»

А пока они играли и плясали, ворон, каркая «гао-гао, гао-гао», кусок за куском отправил себе в глотку всю закуску.

Опомнились остальные трое, глядят: в чашках пусто, ни вина, ни закуски, а ворона и след простыл.

Сильно разгневался коршун. С тех пор где ни увидит ворона, сейчас за ним погонится. Все думает, как бы поймать и наказать обидчика.

Сова-красильщица

В старину, далекую старину, были у ворона перья белые-белые. Прискучил ему белый наряд. Вот и полетел ворон к сове.

В те времена сова была красильщицей. Она красила всем птицам платья в самые разные цвета. Не было отбою у нее от заказчиков.

— Выкр-р-рась мой наряд в самый кр-р-расивый цвет. — попросил ее ворон.

— У-гу, у-гу! — согласилась сова. — Могу в любой! Хочешь голубое платье, как у цапли? Хочешь узорчатый наряд, как у сокола? Хочешь пестрый, как у дятла?

— Нет, выбери для меня цвет совсем невиданный, чтобы я не был похож ни на какую другую птицу на свете!

Снял с себя ворон свой белый наряд, оставил его сове, а сам улетел.

Думала-думала сова, какой цвет самый невиданный, и выкрасила платье ворону в черный-черный цвет, чернее угля, чернее туши.

Страшно рассердился ворон. С той поры как увидит он сову, так и бросится на нее.

Вот почему сова день-деньской прячется в дупле. Не показывается она на свет, пока ворон летает.

Как сороконожку за врачом посылали

В старину, в далекую старину, как-то раз под вечер шло у цикад большое веселье.

Вдруг одна из них жалобно заверещала:

— Ой, больно! Ой, не могу! Ой, в животе рези! Поднялся переполох. Видят цикады, что совсем плохо дело, и решили скорее послать за врачом. Тут заспорили они между собой: «Пошлем ту, нет, лучше эту…»

А самая старая и мудрая цикада посоветовала:

— Надо сороконожку послать. У нее ног много, она скорее всех добежит.

Попросили цикады сороконожку сбегать за врачом, а сами стрекочут возле больной:

— Потерпи немного, потерли, потерпи!

Время идет, больная стонет, а врача все нет как нет. Полетели цикады посмотреть, не вернулась ли сороконожка к себе домой. Видят они: сидит сороконожка, обливаясь потом, на пороге своего домика, а перед ней — ворох соломенных сандалий.

Спросили ее цикады:

— Что же врач так долго не идет?

А сороконожка в ответ:

— Не видите разве, я спешу изо всех сил. Как надену сандалии на все свои ноги, так сразу же и побегу за врачом.

Тут только догадались цикады, что сороконожка, еще обувается в дорогу.

Упрямая жаба

Как-то раз жаба и краб шли вместе по дороге. Вдруг навстречу им скачет лошадь во весь опор.

— Ай, задавит! — испугался краб. — Спрячемся скорее в камнях!

Надулась жаба и пыхтит:

— А мне-то что? Прячься, если хочешь. Я как прыгну, от любого коня ускачу.

Спрятался краб в камнях, а жаба осталась посреди дороги. Но не успела отпрыгнуть она в сторону, и лошадь больно ударила ее копытом.

— Говорил я тебе! — упрекает жабу краб. — Так нет же! Вот теперь на кого ты похожа! Совсем тебя расплющило: глаза на лоб вылезли.

— Ничего они не вылезли, — стоит на своем жаба, — это я от злобы сама так вытаращилась! И с дороги я нарочно не сошла, могла бы лошадь-невежа и стороной объехать!

С той самой поры у жабы глаза навыкате.

Почему собака свою ногу бережёт

В старину, в далекую старину, у собаки было всего три ноги: две передних и одна задняя. На трех ногах далеко не ускачешь. Пришла собака к старшему из богов и просит:

— Нос у меня хороший, чует любую дичь; уши хорошие, слышат каждый шорох; но к чему они, если мне на трех ногах никого не догнать? Будь милостив, сделай мне четвертую ногу!

Видит бог, и правда: у собаки от голода бока впали. Пожалел он ее и слепил ей из глины еще одну заднюю ногу.

Бережет эту ногу собака. Каждый раз, как остановится у куста или около забора, высоко задирает ее кверху, чтобы не размокла. Боится, не пришлось бы снова на трех ногах ковылять.

Вечер девятый

Девушка с чашей на голове

В старину, не слишком от нас отдаленную, жил в уезде Катано́ провинций Кава́ти некий человек по имени Санэта́ка, носивший звание Биттю-но ками, правителя округа Биттю, и владел он несметными богатствами. Было у него всего вдоволь, ни в чем не терпел он недостатка.