Десять величайших романов человечества

Мы привыкли, что влиятельные политики и крупные промышленники хвастаются тем, как в годы юности мыли посуду или продавали газеты, и нам трудно понять, почему Чарлз Диккенс считал, что родители нанесли ему большой ущерб, отправив работать на фабрику; это казалось ему таким позорным фактом биографии, что он предпочитал его скрывать. Он был веселым, озорным, проворным мальчуганом, но уже кое-что знал об изнанке жизни. Его родители были людьми скромного происхождения, и Диккенс с юных лет видел, к каким бедам приводит семью беспечность отца. В Кэмден-Тауне ему приходилось выполнять всю грязную работу, его посылали отдавать в залог вещи, чтобы купить еды; и, как все мальчики, он играл на улице с детьми из таких же семей. Трудно понять, почему он считал позором водить компанию с мальчиками, работавшими на фабрике. В таком возрасте еще не придают большого значения социальным различиям. Я предполагаю, что переживать по этому поводу он начал позже, когда стал знаменитым и уважаемым человеком, крупной светской и общественной фигурой. Диккенс жил в такое время, когда низкооплачиваемый труд считался унизительным, а его самого слишком часто обвиняли в вульгарности, чтобы он не испытывал горечи, вспоминая свое прошлое. Тогда быть джентльменом означало быть Божьим избранником.

Еще находясь в «Маршалси», Джон Диккенс имел дерзость просить начальника отдела, взявшего его на работу, о назначении ему пенсии по состоянию здоровья; и в конечном счете, учитывая его двадцатилетнюю службу и наличие шестерых детей, просьбу удовлетворили «из сострадания», и он стал получать сто сорок пять фунтов в год. Для большой семьи это было не так много, и Джону Диккенсу пришлось искать дополнительные возможности пополнить семейный бюджет. По предположению леди Уны, он еще в тюрьме изучил стенографию и с помощью шурина, имевшего связи с прессой, получил работу парламентского репортера. Чарлз учился в школе до пятнадцати лет, потом устроился посыльным в контору адвоката; там он работал несколько недель, после чего отцу удалось устроить его клерком в другую адвокатскую контору на пятнадцать шиллингов в неделю. В свободное время Чарлз изучал стенографию и через восемнадцать месяцев был готов приступить к работе репортера в консисторском суде коллегии юристов Лондона. К двадцати годам он достиг квалификации парламентского репортера и вошел в штат газеты, публикующей речи членов палаты общин. Вскоре Диккенс приобрел репутацию «самого шустрого и дотошного представителя прессы».

Тем временем он успел влюбиться в Марию Беднелл, дочь управляющего банком, кокетливую молодую особу, и его ухаживания поощрялись. Возможно, существовала даже секретная помолвка, но даже если и так, девушка не воспринимала ее серьезно. Ее забавляло и льстило тщеславию, что в нее влюблены, но Чарлз был беден, и она не собиралась выходить за него. Когда спустя два года платонический роман закончился и молодые люди в духе истинно романтической традиции вернули друг другу подарки, Чарлз думал, что его сердце разбито. После выхода в свет «Дэвида Копперфилда», где он изобразил ее как Дору, одна подруга спросила его, действительно ли он любил Марию «так сильно», на что Диккенс ответил: «Ни одна женщина в мире и мало кто из мужчин могут понять, насколько сильно». Много лет спустя они встретились, и Мария Беднелл, давно уже замужняя женщина, отобедала в обществе знаменитого мистера Диккенса и его жены; и он вдруг увидел, что она толстая, заурядная и глупая. Впоследствии он вывел ее в романе «Крошка Доррит» как Флору Финчинг.

В двадцатидвухлетнем возрасте Чарлз Диккенс зарабатывал пять гиней в неделю. Чтобы жить ближе к редакции, он снял жилье на одной из примыкавших к Стрэнду грязных улочек, но, сочтя такой район неподходящим, арендовал немеблированные комнаты в гостинице «Фернивэл». Не успел он их обставить, как отца вновь арестовали за долги, и Диккенсу пришлось платить деньги за его содержание в доме предварительного заключения. Было похоже, что отца какое-то время будут держать в заключении, и тогда Чарлз снял недорогое жилье для семьи, а сам временно поселился с братом Фредериком, которого взял под свою опеку, в скромных апартаментах в гостинице «Фернивэл». «Он был добрый и щедрый; казалось, он легко справлялся с трудностями, и потому в его семье, а потом и в семье жены считалось, что он всегда может достать деньги, мебель и все прочее, – так безвольные люди садятся на шею кормильца»[45].