Десять величайших романов человечества

Как только позволили обстоятельства, Диккенсы переехали в новый дом, расположенный в престижном районе, и заказали у солидных фирм гарнитуры для гостиных и спален. Полы покрывали толстые ворсистые ковры, на окнах висели шторы с фестонами. Супруги наняли хорошую кухарку, трех горничных и лакея. Приобрели экипаж. Устраивали обеды, на которые приходили благородные и известные люди. Такая расточительность шокировала жену Томаса Карлейля[46], а лорд Джеффри[47] написал своему другу лорду Кокберну[48], что он присутствовал в новом доме на «обеде, весьма шикарном для человека, обремененного семьей и только недавно разбогатевшего». Все это стоило писателю немалых денег, а ведь у него были и другие расходы: он поддерживал отца и всю его семью, которые продолжали тянуть из него деньги. Помимо всего прочего, стареющий щеголь ставил в неудобное положение знаменитого сына тем, что занимал под его имя деньги и продавал его автографы и отдельные страницы рукописей. Тогда Диккенс решил, что не обретет покоя, пока не выселит семейство отца из Лондона; поэтому он, к их вящему недовольству, приобрел дом в Алфингтоне, неподалеку от Эксетера, и переселил всех туда. Свой первый журнал «Часы мистера Хамфри» Диккенс создал во многом для того, чтобы покрыть большие расходы, и, желая получить хорошие отзывы, стал печатать в нем «Лавку древностей». Успех превзошел все ожидания. Дэвид О’Коннелл, Сара Кольридж, лорд Джеффри, Карлейль были тронуты пафосом книги. Собравшиеся на причале Нью-Йорка толпы людей кричали навстречу прибывающему кораблю: «Малышка Нелли умерла?»

В 1842 году мистер и миссис Диккенс, оставив четырех детей на попечение Джорджине Хогарт, сестре Кэт, отправились в Америку. Диккенса принимали с таким почетом, как ни одну знаменитость до него или после. Но поездка не была сплошным триумфом. Сто лет тому назад американцы, хотя сами могли с удовольствием поругивать европейцев, были чрезвычайно чувствительны к критике в свой адрес. Сто лет назад американская пресса безжалостно вторгалась в личную жизнь каждого несчастного, который оказывался «новой сенсацией». Сто лет назад в Штатах ищущие свежего материала репортеры видели в знаменитом иностранце посланный им Богом шанс и называли того самодовольным снобом, если он не хотел, чтобы с ним обращались, как с обезьянкой в клетке. Сто лет назад Соединенные Штаты были страной, где свобода слова существовала, пока не задевала чувств и не влияла на интересы других людей, и где каждый мог иметь право на собственное мнение, пока оно совпадало с другими. Ничего этого Диккенс не знал и потому совершал грубые ошибки. Отсутствие международного авторского права не только лишало английских авторов гонораров от продажи их книг в Соединенных Штатах («Будет справедливо, – сказал Вашингтон Ирвинг, – если увенчанным лаврами людям разрешат пощипывать с них молодые побеги»), но и вредило американским писателям: книгопродавцы, естественно, предпочитали публиковать англичан, которым не надо было платить, а не печатать американцев, которым платить приходилось.

Но со стороны Чарлза Диккенса было несколько бестактно поднимать этот вопрос в речах, произносимых им на банкетах в его честь. Последовала бурная реакция, журналисты писали, что он «не джентльмен, а корыстный жлоб». Хотя его постоянно окружала толпа поклонников – в Филадельфии толпа два часа не отпускала великого человека, каждый хотел пожать его руку, а любители сувениров чуть не разорвали на кусочки его меховую шубу, – но успех был не абсолютный: действительно, многих очаровала его молодость, красота, веселость, но другие сочли его внешность немужественной, кольца и бриллиантовые запонки вульгарными, а манеры простоватыми. Однако там он завел хороших друзей, с которыми сохранил теплые отношения до самой смерти.

Диккенсы вернулись в Англию, проведя в Штатах четыре плодотворных, но утомительных месяца. За это время дети очень привыкли к тете Джорджине, и измученные путешественники попросили ее пожить у них. Джорджине было шестнадцать лет – столько же было Мери, когда она приехала в гостиницу «Фернивэл»; Джорджина и внешне была на нее похожа, особенно издали. Кэт опять ждала ребенка. У хорошенькой, обаятельной и скромной Джорджи Хогарт был имитаторский талант, и, передразнивая других людей, она заставляла Диккенса покатываться со смеху. Прошло не так много времени, и он, «думая о Мери, как части себя, навсегда поселившейся в его сердце», стал прозревать ее дух в Джорджине и считать, что прошлое вернулось «и теперь его не отделить от настоящего»[49].