–
Они пришли. Я не хотела, но они пришли.
Образы. Запахи. Воспоминания. Сны. Его голос вскрыл в моей голове рану, и они хлынули, словно кровь. Я не могла отличить одно от другого, какие события я прожила, на какие надеялась, а где я просто жалела, что так не случилось.
Но они были о ней.
Улыбка, которую она впервые мне показала. Смех, хрипловатый и фыркающий, когда я рассказала ей грубую шутку, думая, что она ее возненавидит. Запах масла, машин и алхимии, которые я вдыхала каждую ночь, прежде, чем она засыпала. Глаза, большие и ясные, говорящие много больше, чем голос.
Волосы. Прикосновения. Идеи. Каждая ее частичка. Засевшие так же глубоко, как мои шрамы.
– Лиетт.
Ее имя. Такое тяжелое на языке, что повергло меня на колени. Я рухнула. И не услышала звука, с каким тело ударилось о доски. Не увидела шлейфов огня из пушек. Зрение заволокло темнотой. Холод гуще, чем мог принести ветер, вполз в мое тело, выпил из меня свет, пока не осталась лишь пустая оболочка.
– Прости, – охнула я, и, казалось, из меня вытек даже голос. – Прости… я так сильно хотела… ради нас…
Лицо Приверженного вдали расплылось в жесткой улыбке.
Медленно он начал вытягивать шею все дальше и дальше.
Медленно его голова подплыла к куче обломков.
Медленно остановилась.
Я проследила взглядом. И мы оба увидели одно и то же.
Там, между разорванной пушкой и тлеющим телом осадника, съежилась Лиетт. Ее взгляд метался по хаосу, возвращаясь к рубке корабля на другой стороне палубы, в поисках выхода.
В ловушке.
– Нет, – шепнула я.
Солдаты, исполняющие приказы по всей палубе, вдруг замерли.
Оцепенелыми, дергаными движениями солдаты медленно развернулись, направили взгляды на Лиетт. Она видела напряженность в их телах, жажду убийства в глазах, блеск их оружия.
Они бросились в атаку.
Лиетт закричала.
А я…
Я начала убивать.
Я не чувствовала ног под собой, когда они меня подняли. Я не знала, на что надеялась, когда метнулась наперерез сотне солдат, несущихся на нее.
Мне было глубоко насрать.
В руке меч. Ноги двигаются. Легкие наполнял ледяной воздух. Это я знала. Остальное неважно.
Ничего не важно, кроме того, что мне надо до нее добраться.
На пути возникла фигура. Солдат обернулся, увидел, что я бегу прямо на него. Испустил вопль, вскинул штык-ружье. Мой меч миновал его защиту и вонзился в горло. Его жизнь оросила мое лицо, когда я выдернула клинок обратно. Тело упало на палубу, а я продолжила бежать.
Меня увидели соратники убитого. Сверкнуло еще больше стали. Штык-ружья, мечи, щиты развернулись, стремясь меня остановить. Кто-то промахнулся. Кто-то нет. Меня ткнули. Меня порезали. Я истекала кровью. И я это понимала.
Но мне было все равно.
Я не могла перестать убивать. Не хотела. Пока мой клинок пробивал глотки, груди, отрубал руки, перерезал сухожилия. Они падали, один за другим, иногда в своей крови, иногда в моей, и всякий раз я нападала все злее. Солдат становилось все больше, по двое на каждого павшего, но мне было все равно. Я хотела еще. Хотела, чтобы они услышали звон моей стали, увидели меня.
Хотела, чтобы все они знали: явилась Сэл Какофония, и смерти не минует никто.
Щит врезался мне в подбородок. Я пошатнулась. Лезвие ужалило в руку. Я замахнулась, промазала. Зарычала, но они продолжали наступать. Сотни? Тысячи? Я не считала. Мне было все равно. Им тоже.
Но я не могла позволить им остановить меня.
Моя рука потянулась к черной рукояти на боку. Он не хотел выходить. Он сопротивлялся. Я не дала ему прятаться.
Мы заключили сделку, он и я.
Мучительная боль взметнулась вверх по руке, я вырвала Какофонию из кобуры. Перетерплю. На хер мне эта рука. И кровь туда же. Мне не нужно в конце всего этого остаться в живых. Достаточно только ее.