Десять железных стрел

С ее именем на губах, с зажатым в пальцах клинком, я бросилась в ад. Какие бы взгляды ко мне ни обращались, они быстро возвращались к имперцам, без малейшего вызова в мою сторону. Полагаю, и без того окровавленная и грязная, я просто смешивалась с остальной бойней.

– Ли…

Голос сорвался, палуба под ногами накренилась, и я шмякнулась на колени. Аэробль резко повернул влево, элегантно, насколько вообще может исполинское механическое чудище, как раз вовремя, чтобы я увидела, как из облаков вынырнула скалистая горная вершина, едва не задев перила.

Я вдруг поняла, что мы летим низко. Слишком низко. Вершины гор вздымались, словно жадные пальцы, готовые разорвать аэробли на части. Должно быть, Флот пытался стряхнуть птиц, заставить приблизиться так, чтобы их могли достать пушки.

Еще один способ разбиться.

Еще один голос в моей голове, кричащий, чтобы я ее нашла.

Я обыскивала палубу, разглядывая обугленные тела, горящие под ударами магии мастеров жара, боевых птиц, корчащихся на досках с гарпунами, засевшими в их туловищах, продиралась сквозь сталь, искры и удушливые клубы севериумного дыма. Я искала ее, маленького нежного человечка, которому не следовало находиться в месте, где так много крови.

И я нашла.

Но не Лиетт.

Сухой старик в шинели стоял прямо посреди кровавой бойни. Не обращая внимания на алые брызги, покрывавшие его сапоги, на горы трупов вокруг, едва замечая адское пламя, окрасившее небо алым, старик, согнувшийся под тяжестью своих медалей, наблюдал за боем.

Приверженный.

Калвен Приверженный.

Он не утруждал себя выкрикиванием приказов. Его руки оставались сложены за спиной, далеко от меча на бедре. Калвен ни капли не походил на офицера Революции, и уж тем более на одного из приближенных Великого Генерала. И все же…

Куда бы он ни посмотрел, там мгновением спустя появлялся враг. Стоило Калвену моргнуть, как следовал пушечный залп. Лишь взглядом он посылал отряды солдат пополнить запас боеприпасов, заменить павшие огневые расчеты, перехватить нового врага. И каждый раз они оказывались там, где должны быть.

Как будто он руководил битвой без единого слова. Как будто одни его мысли были приказами, на которые тут же отвечали солдаты.

Убить его.

Мысль пришла сама собой, что типично для всех хреновых мыслей. Убийство единственного, кто держит под контролем этот хаос, закончится тем, что весь корабль рухнет вниз… но не раньше, чем каждый солдат бросится ему на помощь, расчистив мне пространство для поиска.

Плохая идея. Отвратительная, блядь, идея.

У меня ничего не осталось, кроме плохих идей.

И латуни на бедре.

Я одной рукой выудила из сумки патрон, другой потянулась к Какофонии. Пальцы обхватили рукоять, чувствуя, как сквозь перчатку просачивается жар. Мой взгляд был прикован к спине Приверженного – такому старику один выстрел сломает позвоночник. Я холодно выдохнула, стиснула рукоять Какофонии, потянула и…

Ничего.

Я зарычала, осыпая его руганью и злобно дергая. Но револьвер не поддавался, отказываясь покидать кобуру. Точно так же, как когда мы с ним видели…

– Нет, – зашипел Какофония. – Не сейчас.

– Что значит «не сейчас»? – выплюнула я в ответ. – Недостаточно шикарно для тебя?

– Он меня увидит, – прошелестел револьвер. – А если увидит он, то увидят и все.

Обычно я не возмущаюсь на эти его загадочные шепотки – в конце концов, много ли развлечений у револьвера? Но сейчас было чертовски не вовремя.

– О чем ты, мать твою, говоришь? – зарычала я. – Как ты…

– Ты.

Голос. Ощущение. Мысль. Я не знала, как описать. Слово эхом отдалось в моей голове, но это был не мой голос. Чем дольше билось эхо, тем больше оно ощущалось… живым. Оно стало холодным противным ядом, мощным убийцей, который пробежал по венам, заморозил кровь так быстро и крепко, что пришлось бороться, чтоб устоять на ногах.

– Я знал, что ты придешь.

Я искала источник голоса. Но пока оглядывалась, звуки резни стихали, становясь мягкими и далекими, даже когда пошел дождь из огня и тел. В моей голове больше не хватало места ни для них, ни для ужаса, ни для выживания, ни для чего, кроме этого голоса.

– Ради чего? Чего ты жаждешь?

Мечущийся взгляд остановился, неумолимо притянутый к середине палубы. К одинокой, согнутой фигуре Калвена Приверженного. Стоящего там. Глядящего прямо на меня.

– Что ты ищешь?

Черными, как смоль, глазами.

– А! Вот оно.

Его голос, хриплый и сухой, проникал все глубже мне в голову. Слова походили на заостренные когти – я ощущала, как они раздвигают складки моего сознания. Крик вырвался из горла, я почувствовала, как он ощупывает, царапает, рыщет, обнажая мои мысли, съеживавшиеся под сочащемся ненавистью взглядом.