Десять жизней Василия Яна. Белогвардеец, которого наградил Сталин

Верхом или на бричке, вместе с вестовым, землемером, геодезистом или агрономом он разъезжал по степи, по обрывистым берегам Сырдарьи и Арыси в поисках мест для поселений, пастбищ и посевов. Занимаясь планировкой одного из будущих селений, Янчевецкий радовался тому, как основательно делегаты переселенцев обдумывали обустройство на новом месте. Таких колонистов он называл «новой Россией» – творческой и самостоятельной. «В народе много хорошей, неиспорченной души и мечтательности, – отмечал он. – Отчего столько людей уезжает в Америку? Туда едут те мечтатели, которые не могут устроить жизнь здесь так, как им бы хотелось. Америка кажется им свободной страной, где можно переродиться и начать жизнь согласно своим убеждениям… Этими энергичными русскими людьми следовало бы пользоваться. Они окажутся отличными колонизаторами».

Кто только не подавал прошения переселенческой партии – и отставные солдаты, осевшие в Туркестане, и железнодорожные рабочие, желавшие сменять грохот мастерских на здоровую деревенскую жизнь, и крестьяне из Сибири, распродавшие свое имущество, чтобы уехать туда, где теплое небо и виноград растет. «Теперь настало время, когда народ призывается к самодеятельности и самоуправлению, – рассуждал чиновник-статистик. – На окраине, рядом с настойчивыми трудолюбивыми сартами и киргизами, особенно чувствуется важность видеть в русских колонистах людей сильных, грамотных, которые могли бы противопоставить мусульманской твердости, воздержанию и упорству если не эти качества, то хотя бы просвещение и способности талантливого русского народа»[37].

Служба службой, но Василий Янчевецкий не стал бы Яном, если бы перестал увлекаться необычайным.

«Мне сказали, что в азиатской части города, в одном из отдаленных и глухих его мест, куда европеец боится заглядывать, живет старик-дервиш, делающий чудеса, – вспоминал он о пребывании в Ташкенте. – Говорили, что он может вызывать души умерших…» Дервиш сперва отнекивался, предлагая выбрать какое-либо волшебное снадобье и не тревожить тех, кто находится в садах Аллаха. Но поддался на обещание хорошей платы, провел гостя в комнату, усадил на подушки и начал читать заклинания, бросив некие семена на тлеющие угли в жаровне. И Василию явилась красивая девушка в светлом шелковом платье – он узнал в ней ту, с которой однажды танцевал кадриль на студенческом балу. И она подтвердила, что помнит тот бал – последний в ее жизни. Видение развеялось, как только Василий попытался прикоснуться к призраку. «В комнате было темно, душно от ароматного дыма, а сквозь отверстие в крыше падали капли дождя… Старик молча глядел на меня своими странными светлыми глазами, и на лице его сохранялась невозмутимость. «Я проведу здесь день, неделю, месяц, но мне нужно увидеть ее еще раз!» – «Нет! – ответил дервиш. – Тебе, ага, нельзя вызывать души джиннов. Ты захочешь их видеть еще и еще много раз! Поезжай домой и забудь обо всем!»[38]

Янчевецкий вскоре и в самом деле уехал домой. Его служба в Туркестане закончилась одновременно (совпадение или нет – не берусь судить) с отставкой Суботича, в сентябре 1906 года отозванного в столицу, как поговаривали, по причине излишнего либерализма на посту генерал-губернатора.

Попробуй любой человек прокрутить в уме ленту событий своей жизни назад, он обнаружит: все, что происходило с ним, увязано настолько плотно, что незначительных звеньев в этой цепочке нет, даже если когда-то они и казались таковыми. Разумеется, Василий Янчевецкий не предполагал, что он еще посотрудничает с Санкт-Петербургским телеграфным агентством, побывает и в Самаре, и в Ташкенте, и каждый раз это будут поворотные моменты в его судьбе. Пока же он с женой и приемной дочкой Женей просто возвращается в Санкт-Петербург. Сигма сообщил, что у него в газете «Россия» есть вакансия выпускающего редактора.

Глава 4 Газета, гимназия, Азия

Взрыв на Аптекарском острове был слышен на восемь верст вокруг. Два террориста, переодетые жандармами, прошли в приемную на даче премьер-министра и, когда охрана заподозрила неладное, швырнули на пол принесенные портфели с криками «Да здравствует революция!». Следом за взрывом, потрясшим дом, полыхнуло у подъезда – боевики в подъехавшем ландо задействовали свои бомбы. Петербург ужаснулся: 25 раненых, среди них дочь и сын Столыпина, 24 погибших, не считая самих террористов. Сам Столыпин не пострадал, лишь чернильница опрокинулась на хозяина.

Покушение случилось 12 августа 1906 года, спустя месяц после назначения Петра Аркадьевича главой Совета министров с сохранением в должности министра внутренних дел. Накануне повышения Столыпин убедил Николая II распустить строптивую Думу и объявить новые выборы. О том, с чьей помощью государь составил манифест, никто не узнал. Террористы будто предчувствовали, что именно этот сановник сумеет заглушить революционное брожение в России. Правда, эсеры-максималисты покушались не столько на человека, сколько на статус. Что может быть внушительнее убийства второго лица в империи, если первое лицо не достать?