Калвин укуталась в плащ и пошла за его силуэтом из пещеры. Они хрустели по снегу, их тени вытянулись, четкие и синие, в свете одной восходящей луны.
Время Одинокой девы,
— сказала Калвин мысленно, не желая нарушать тишину ночи.У моего народа это время Одного яйца,
— сказал Халасаа. — Среди Древесного народа нет одиноких дев.Но ты был одинок среди них, Халасаа. Одинокий юноша.
Да. После смерти моего отца,
— он указал вперед. — Я покажу тебе, где жили мы с отцом зимой.Пещера была меньше, чем та, в которой они ночевали, в стороне от остальных.
Вы и тогда были в стороне?
Да. Многие из Древесного народа не доверяли тем, у кого есть дар Становления, моему отцу и мне,
— Халасаа бросил на нее взгляд. — Как Голоса не доверяли тем, у кого есть дар пения чар.Калвин вздохнула.
Печально, что только это схоже у двух народов Тремариса.
Халасаа протянул руку, чтобы помочь ей взобраться на каменистую тропу к пещере.
У людей Тремариса куда больше общего. Все мы рождаемся. Все мы умрем. Это тоже сходство.
Калвин рассмеялась.
Но в этом мы похожи и на коз, и на рыбу, и на пчел с травой!
Так и есть,
— серьезно ответил Халасаа.Калвин покачала головой, они подходили к входу в пещеру.
У людей Тремариса связь сильнее друг с другом, чем с другими существами мира. Есть Сила языка.
У моего народа нет этого дара. Мы говорим мыслями, а не языком.
Халасаа, это одно и то же!
Нет, это разное.
Он был непреклонен. Калвин улыбнулась, прошла в пещеру, где ее друг и его отец жили зимой в детстве Халасаа. Лунный свет лился в проем, озаряя пещеру серебром. Халасаа нашел огниво, маленькую лампу. Он водил рукой по стенам.
В этой нише мы хранили еду. Тут спал мой отец. А тут была моя кровать.
Калвин расчувствовалась, коснулась низкой ниши размером для ребенка, где еще лежала сухая трава.
Тут и другие полки для сна. Вы делили пещеру?
С мамой и моей сестрой-близнецом.
— Я не знала, что у тебя была сестра-близнец! — Калвин от удивления закричала вслух. — Или мама! — она замерла. Конечно, у Халасаа была мама. Но он никогда не говорил о ней.
Как он часто делал, Халасаа ответил на ее вопрос раньше, чем она его задала.
Я их не помню. Мне был лишь год, когда они умерли.
Год,
— повторила Калвин. — Мне был лишь год, когда умерла моя мама, — ее ладони покалывало, как не было с тех пор, как она утратила чары.Халасаа порылся в глубоко полке, скрытой в тенях.
Тут мы хранили вещи, что напоминали о маме. Гребень, тарелку, что она сделала. Мелочи,
— он вытащил сверток и развернул его на полу пещеры.Калвин опустилась на колени и коснулась красивой деревянной тарелки и изящного гребня. Она отложила их и взяла тонкую заколку из кости. Она побледнела, медленно вытащила одну из заколок из своих волос, поднесла обе к свету.
Халасаа.
Что такое?
Его лицо появилось перед ней в свете лампы. Калвин хотелось смеяться и плакать, она укутала вещи в ткань.
Эти заколки и… желтая ткань. Откуда это?
Это было мамино,
— ответил Халасаа. — Я не знаю, откуда она их взяла.Слезы полились по лицу Калвин.
Халасаа, ты не узнаешь это? Это туника жрицы Антариса! Твоя мама пришла из Антариса!
Как ты?
— лицо Халасаа было пустым, а потом его озарило понимание.Твоя мать и сестра не умерли,
— Калвин сжала его руки. — Они вернулись в Антарис, — она перевернула их руки, чтобы свет озарил их запястья. Метки у нее на коже выдавали в ней дочь Тарис, три луны — серп, половина и полная. Такие знаки были вытатуированы на запястье Халасаа, почти скрытые за завитками, что змеились по его руке и груди.Отец выбрал мне эти знаки, — тихо сказал Халасаа. — Их не знают среди Древесного народа.