Десятая жертва

Гуэски кивнул, пробормотал «Желаю удачи», и его мотоцикл с ревом умчался прочь. Я же куда спокойнее и тише проследовал к остановке автобуса. Вскоре я уже ехал по дамбе, и Венеция поднималась из волн мне навстречу.

Я не знал, как мне воспринимать Гуэски, и меня это беспокоило. Очень важно было понять, что он за человек. От этого, вполне возможно, зависела моя собственная жизнь.

Первое впечатление было не таким уж неблагоприятным. Гуэски, как мне показалось, любил точность, был осторожен и довольно скучен, однако вполне способен тщательно — даже чересчур тщательно! — разработать план любой операции.

Как выяснилось впоследствии, я очень и очень заблуждался.

Глава 7

Серый и суетливый городок Местре я покинул в тревоге и смятении: в душе царил мрак; меня преследовали видения такси, домов, где была устроена засада, перед глазами плыла паутина трамвайных путей. Лицо у меня посерело от страха; я вздрагивал при виде светофоров; в башке все время крутилась одна и та же навязчивая мелодия — «Арриведерчи, Рома!»; я даже начал напевать ее себе под нос. А потом вдруг все это прекратилось: я наконец добрался до Венеции.

Как только автобус повернул на Понте делла Либерта, у меня даже в волосах прибавилось блеска. Прыщи на физиономии совершенно исчезли, стоило мне пересечь канал Санта-Клара. А когда я наконец достиг пьяццале Рома, то абсолютно преобразился, хотя находился все еще на автовокзале, где жутко воняло бензином и рядами стояли хищные «жуки-Фольксвагены». Я постарался побыстрее уйти оттуда, путая следы и сворачивая в вымощенные каменными плитами переулки. Наконец я добрался до Кампаццо Тре Понти, где целых пять мостов немыслимыми зигзагами пересекают сразу три древних запущенных канала, и тут с меня слетела последняя чешуйка старой кожи, и я вновь обрел возможность дышать полной грудью.

Вот что с человеком делает любовь!

Никто бы не стал задавать мне глупых вопросов, если бы я вдруг объявил о своей огромной, прямо-таки мистической любви к Таити или к Тибету. Но Венеция?! Вы сказали, Венеция?! Этот Диснейленд на Адриатике? Милый мой, да как вы можете выносить толпу сумасшедших торговцев, безвкусную пищу, чудовищные цены, орды туристов? Как вам удалось выдержать кошмарную эксцентричность этого города?

Друзья мои, я прекрасно все это выдерживаю и запросто переношу! Мало того, я все это обожаю! Влюбляются ведь, не слушая голоса рассудка и не принимая во внимание принципы хорошего вкуса; влюбляешься — и все, а уж потом изобретаешь разные оригинальные причины возникшего чувства. Влюбленность — вещь абсолютно фатальная, будь предметом вашей страсти женщина или город. А любые фатальные исходы легко объяснить, проследив их причинную связь с событиями детства.

В детстве, среди зеленых холмов штата Нью-Джерси, я мечтал о каналах — вдалеке от озера Хопатконг и еще дальше от моря. В те дни я, вероятно, был самым выдающимся двенадцатилетним строителем к востоку от Скалистых гор. Мой первый проект имел целью украсить родной город с помощью простого и смелого решения: нужно затопить это проклятое место! Причем, по моим подсчетам, средняя глубина там должна была достигать десяти футов.

…При этом исчезли бы железнодорожная станция, обувной магазин Купера, заправочная станция «Шелл», греческий магазинчик гастрономических товаров и ряд других не менее раздражающих глаз достопримечательностей. Протестантская церковь, стоявшая на откосе, вся ушла бы под воду за исключением шпиля. А уж начальная школа утопла бы вместе со всеми учениками.

…Зато после потопа мы, пережившие его, жили бы вполне счастливо прямо в озере; многими домами можно было бы по-прежнему пользоваться; можно было бы, например, выплывать на лодке из затопленной гостиной прямо на превратившуюся в канал улицу и, подняв паруса, плыть дальше меж рядами деревьев, стволы которых скрывались бы под водой, а кроны стали бы похожи на огромные цветочные клумбы…

Годы спустя, впервые приехав в Венецию, я увидел свои детские мечты воплощенными в жизнь — причем куда лучше, чем я мог себе когда-то представить. Этот город был полон невообразимых чудес. Каменные львы, например, у входов в венецианские дома выглядели куда внушительнее, чем две наши пушки времен гражданской войны. И мне гораздо больше удовольствия доставляли огромные, пропитанные водой дворцы, чем американские дома в неоколониальном стиле; а покосившиеся столбы с обвивавшей их бело-красной полосой — вывески парикмахеров, к которым также причаливали гондолы — значительно выигрывали по сравнению с рядами парковочных счетчиков у нас на автостоянках. И только в Венеции я впервые понял, сколь завораживает это чарующее разнообразие суденышек: пожарные лодки, барки молочников, моторки «Скорой помощи» с сиренами, суда для вывоза мусора и доставки овощей, черные с золотом похоронные барки с печальными бородатыми ангелами на корме…