Десятилетие клеветы: Радиодневник писателя

О чем мы говорили на обратном пути, не запомнилось. Все прошлое ушло, я вез лишь докучливого посланника, явившегося в мой дом со странными и смутными предупреждениями. Вашингтон демонстрировал свой худший вариант: 100 % влажности плюс непрерывно сочащееся дождем небо. Меня слегка мутило. Через несколько минут мы расстались, чтобы не увидеться — еще шесть лет. Игрек ИгрекОвич выступал все эти годы как «флагман перестройки» и посланец доброй воли. Я до недавнего времени, как это видно из эпиграфа, третировался на родине как эмигрантское отребье, предатель и платный сотрудник «подрывных центров». Все это мне почему-то захотелось рассказать читателю, перед тем как перейти непосредственно к «Радиодневнику».

1980

КУЛИСА СКОРОСТЕЙ

Я все еще до конца не понимаю, что со мной произошло. Во сне часто вижу себя за рулем «Волги». Подъезжаю к Никитским воротам, переключаю скорости. Грань яви и сна — где я, «там» или «здесь»? Затрудненная мысль — что это «там» и «здесь», что за понятия? Могу ли я сказать «там» про родные Никитские ворота? Стараюсь не изменять своим привычкам. Утром получасовая пробежка. Утицы университетского городка, где я сейчас живу, отдаленно напоминают Переделкино. Навстречу тащится добродушный пьянчуга, поднимает пятерню… Что он сказал — «здорово, друг» или «hi, buddy»? Настоящий московский кирюха, только черный, впрочем, и у наших мужиков кожа сейчас часто чернеет — следствие многолетнего потребления страшного советского напитка, именуемого «портвейн». Вдруг вижу (всякий раз вдруг) над зданием университетского госпиталя звездно-полосатый флаг, который гордо реет в голубом небе. Не правда ли, странно — ведь гордо реять полагается совсем другому флагу. Я смотрю на этот флаг, и в этот момент, к счастью тут же пролетающий, как и полагается моментам, вновь остро ощущаю, что со мной произошло нечто очень существенное в том смысле, что я, очевидно, уже никогда не вернусь «туда» — «отсюда». Еду в своей автоматической «омеге», мелькают огни, правая рука ищет кулису скоростей, левая нога — педаль сцепления — их нету.

ОТКУПОРИТЬ ШАМПАНСКОГО БУТЫЛКУ

Наблюдая ежедневно по телевидению за ходом здешних выборов, прихожу к выводу, что «Спутник агитатора» чего-то недоговаривает. Неправы и здешние диссиденты — выбор есть! Один, вообразите, блондин среднего роста, другой — высокий брюнет. У блондина — голубые глаза, толстые мягкие губы, отменнейшие натуральные зубы. Однако и брюнет может похвастаться некоторыми преимуществами: губы тонкие, челюсть крепкая, зубы под вопросом, как и у многих избирателей. Один держится очень прямо, второй слегка сутулится. Один уже не молод, второй еще не стар. Жены у обоих очень стройные, но одну зовут так, а другую иначе. Один занимается джоггингом, второй увлекается боулингом. Костюм у одного с синей ниточкой, у другого как будто с коричневой. Голос у одного — бытовой дискант с небольшим металлическим оттенком, у второго — поставленный артистический баритон. Блондин зачесывает волосы набок, брюнет строго назад. Короче говоря, на одно место здесь двое. Почему бы и нашим доктринерам не выставлять на одно место в Верховном Совете не одного железного доктринера, а двух железных доктринеров? Сногсшибательная перспектива! Народ впервые за 180 лет существования нашей доктрины (год за три) получит возможность выбора, сможет предпочесть, к примеру, толстого тонкому, лысого кудрявому, или наоборот, — и доктрина не пострадает, потому что оба, и толстый, и тонкий, — железные доктринеры. Наоборот, даже выиграет доктрина: ведь сколько можно будет пресечь клеветы на нашу избирательную систему!

Когда-то я уже загорался этой идеей. Вспоминается беседа с Чапчаховым. Чапчахов — секретарь Союза писателей со дня основания последнего, бессменный депутат Верховного Совета, председатель различных обществ — и комиссий, главный редактор журнала, по сути дела, один из столпов доктрины. Столп утопал в мягком кресле, в зубах имел потухшую, но вонючую трубку, взгляд его сонных, но всегда хитреньких глаз ни разу не попадал на собеседника, но кружил вокруг, как бы очерчивая его контур. Излагаю депутату плоды своих размышлений. Подчеркиваю, что за доктрину волноваться не приходится, доктрина незыблема. Не кажется ли товарищу Чапчахову, что страна нуждается в таких небольших изменениях? В обществе, откровенно говоря, накапливается некоторое разочарование. Недавно в очереди за сыром женщины говорили, что теперь за весь огромный дом ходит голосовать одна какая-нибудь старушка. Соберет бюллетени за весь дом и разом в урну — бух! А можно и вообще никому не приходить — агитатор сам за тебя проголосует. При Сталине, вздыхали женщины, все ходили, а сейчас разбаловались, вот какой народ стал неорганизованный. Так не пора ли, говорю я столпу нашей древней немецкой доктрины, не пора ли «оживить одряхлевшее тело волной искрящейся крови» (А. Блок).