Десятилетие клеветы: Радиодневник писателя

…Ушла к себе и все забыла.
Москва не родила капель.
Молва пилюль не золотила.
Ложились люди в колыбель.
Включая лампу, как ромашку…
Оплакал я — не храм, не Кремль…
Не собеседник на суде,
Не жалобщица и не жертва,
Без пантомимы о судьбе
Без эпистол, без мемуара
Она — одна! ушла к себе…
Освистывает обыватель.
Знак зависти — павлиний глаз.
Второй ремаркой объявляю:
Еврейства ересь… им далась.
(Ах, я ль не лях, Аллаху — лакмус!)
Нимб времени и лир — для вас.
Так лягут лгать, включая лампу.
Монгольский молот под кровать
В электролягушачью лапку!..
Ах, щит Роланда, счет Гарольда!
Вы — объясните обо мне.
Последнем всаднике глагола.
Я зван в язык, но не в народ.
Я собственной не встал на горло.
Не обращал: обрящет род.
Не звал к звездам… я объясняю:
Умрет язык — народ умрет.

ЗАЛЯПАННОЕ СТЕКЛО

Этим летом в Копенгагене один писатель рассказывал мне о своей недавней поездке в Москву. Как и многие другие западные интеллектуалы, он был под впечатлением происходящих перемен, с энтузиазмом искал повсюду признаки этих перемен и нередко их находил. Так или иначе, но тот факт, что советские журналы печатают сейчас авторов, которые еще год назад состояли в каких-то, как бы вечных, «черных списках», уже говорит сам за себя. В Союзе писателей на улице Воровского писатель встретился с несколькими ответственными людьми. К сожалению, имен не запомнил, для скандинавского человека русские имена звучат труднее, чем исландские. Не могу даже точно сказать, кто это были — писатели или аппаратчики, ни по одежде, ни по манерам определить не смог, посетовал он. Может быть, и те и другие в одних лицах, предположил я, и мой собеседник на минуту замолчал, как бы переваривая этот сногсшибательный вариант.

В общем, я им сказал, продолжал он, это прекрасно, друзья мои, что вы сейчас печатаете Набокова и Замятина, а как насчет нынешних эмигрантов, есть ли планы напечатать кого-нибудь из них? Тут лица собеседников, что называется, посуровели. С нынешними эмигрантами дело обстоит сложнее, дорогой скандинавский друг. Это народ пестрый, среди них есть такие типы… Здесь мы снова на минутку прервались для того, чтобы выяснить, так ли именно было сказано — «типами» ли были названы нынешние эмигранты. Вот именно «типами» и были названы, подтвердил писатель, а дальше он не без юмора просалютовал мне своей рюмкой; дальше, сэр, было упомянуто ваше имя. Среди них, говорят они, есть такие типы, как, например, Аксенов, это, знаете ли, тип… Жил, понимаете ли, припеваючи, наслаждался всеми возможными привилегиями, печатал все, что писал, в наших издательствах, а потом решил на Запад отчалить, чтобы и там нахапать побольше. Хоть и неплохой писатель, но тщеславный, корыстный человек. Вот таких, как он, типов немало среди нынешних эмигрантов.