Десятник особой сотни

– Поживей, уважаемый! – поторопил Лиходеев.

– Открыть ворота! – скомандовал десятник.

Жизненный путь любого профессионального военного, во все времена пишется потом и кровью, своей и чужой. Так было, так есть и так будет! Кто боится крови, опять-таки, своей и чужой, тому нечего делать в рядах воинского сословия. Однако, Варна! Нелегкий путь проделал Лиходеев у берегов спокойного Сейма, еще не вспыхнул пожар войны, а десяток понес первые потери. От ран умер Лютой. В сшибке с черниговским разъездом погибли Сбыня и Илья, который и воином-то не был, а в атаку пошел, чтоб лишь поддержать своих. Весь без исключения личный состав десятка был ранен, лишь выучка, да бронь, помогли выжить.

Загоняя лошадей, в Курск и Льгов уже скакали гонцы, с вестью о черниговском нашествии на княжество. Уже боярин Олесь, поставил на уши весь погост, готовился со своей дружиной лечь костьми на приграничной полосе. Уже зализывая раны, бойцы десятка особой сотни, помянув погибших, расположились на короткий отдых, а Зоран, уединившись, отвернувшись к стене, тихо подвывал, оплакивая братьев. Егор, переживая за случившийся поиск, лежал на лавке, невидящим взглядом уставившись в низкий потолок. Перед глазами застыли Лютой, серьезный и грустный одновременно, и Сбыня, щурившийся плутовской улыбкой. Непонятно откуда до ушей донесся голос, почудилось, как Сбыня произнес:

«Не переживай, командир! Все будет хорошо. Тебе сейчас труднее чем нам, скоро начнется война, и не ясно кто в ней возьмет верх. Ты там за братом присмотри. Простоват он, не выживет сам по себе».

– Добро, присмотрю. – Прошептали губы.

Сбыня прощально махнул рукой и картинка сменилась. Илья появился перед глазами, почему-то такой, каким он увидел его первый раз. Одухотворенное, доброе лицо чернеца, чужого для Руси, и родного десятку, предстало в лучах заходящего солнца.

«Не грусти, Егор!» – улыбнулся монах.

Парни, вы как смогли-то?

«Твой Лука посодействовал, но это только единожды. Скоро уйдем!».

Как часто бывает, человек находит себе собеседника. Много раз, Илья беседуя с ним, заводил разговор на темы веры, народных святынь, людского невежества и тьмы. Лиходеев со скинутыми годами, приобрел еще и чувство юмора, которого ранее в его характере было мало. Когда чернец очередной раз затевал разговор, подбрасывал тему, Лиходеев из юношеской вредности и охоты подшутить над еще не старым церковником, подхватывал разговор. В ходе дискуссии приводил десятки доводов, примеров, и строк из святого писания, а доведя мысли до логического конца, заставив согласиться с собой, поворачивал все свои рассуждения на сто восемьдесят градусов. Снова приводил доводы в пользу новой точки зрения.

– Отрок, ты еретик! – кричал, бывало на Лиходеева монах. – Нечистый вкладывает в твою голову мысли, а в рот слова!

– Чернец, так ты же сам только что со мной соглашался!

– Да, соглашался! – вынужден был сказать Илья.

– Так, что изменилось? Теперь ты согласен с первой трактовкой или со второй?

– Тьфу на тебя, антихристово семя! – горячился грек. – Согласен с первой. Ну и со второй тоже согласен.

– Так они в корне противоположны!

– Ты меня окончательно запутал.

– Да ты же напрочь забыл строки мудрости Божией! «Есть и пить без шума великого, при старых молчать, премудрых слушать, старшим покоряться, с равными и младшими любовь иметь, без лукавства беседуя, а побольше разуметь; не свиреповать словом, не хулить в беседе, не много смеяться, стыдиться старших, с непутевыми женщинами не беседовать и избегать их, глаза держа книзу, а душу ввысь, не уклоняться учить увлекающихся властью, ни во что ставить всеобщий почет. Если кто из вас может другим принести пользу, от бога на воздаяние пусть надеется и вечных благ насладится. Своими словесами всю суть поправ!»

Обычно заслышав изречение из Псалтири, которую Лиходеев приобрел в одной из командировок на юг, он делано потуплялся, произнося:

– «О, владычица богородица! Отними от сердца моего бедного гордость и дерзость, чтобы не величался я суетою мира сего»…

…и провожал монаха «восвояси». Теперь этого не будет уже никогда.

Словно подслушав воспоминания и мысли Егора, чернец сказал:

– Прожили мы с тобой и другами нашими не один год. Верю, Бог даст и в свое время каждый окажется в Царствии Небесном, ибо не было среди нас грешников, а были лишь заблудшие души. Бог милостив, – монах скорбно улыбнулся, – он поможет найти дорогу к нему.

Лик Ильи смазался и исчез, оставив Егора одного.

Спасибо Лука.

«Да мне-то что? Смотрю знакомцы рядом стоят и сказать что хотят, да не получается. Вот и помог. Уйдут они скоро».

Скрипнувшая дверь, впустила в каморку Олексу. Погостный боярин молча уселся на табурет, стоявший подле лавки.

– Не спишь?

– Нет.

– Вот и я заснуть не могу.

Олекса побарабанил пальцами по голой столешнице, выказывая тем самым свое волнение.

– Уйдешь?

– Да. Не мое дело погост беречь. Вот тебе не сладко придется. На Льгов полторы тысячи воинства прется. Сметут вас с пути и не заметят.

– Так что предложишь?