Десятник особой сотни

Красавица в одночасье стала на глазах стареть. Морщины из едва заметной паутинки на гладкой коже, оборачивались бороздьями, рыхлили кожу, заставляли ее дряхлеть. И вот уже перед взором сидела в кресле древняя старуха, с улыбкой безобразно искажавшей лицо, с седой паклей волос на голове.

– А-а-а! А-а!

Палец Степана вместе с вырывавшимся криком и клекотом вперился в пассажирку.

– А-а-а!

Сказать он ничего не мог. Команда меж тем нарушив устоявшийся режим и дисциплину, бросила весла, повскакивала со скамей, толклась кучей у мачты, толком не поняв, что происходит.

С берега, из зарослей кустарника, послышалось шевеление и голос над рекой оповестил всех.

– Добрыня! Слышишь меня предатель? Ты следующий!

– К оружию! – Заревел Искус, старший охраны насада. – Щиты на левый борт, прикрыть кормщика. Лучникам стрелять по зарослям берега.

Мимолетная растерянность прошла. Команда посрывала круглые щиты с бортов, укрылась за ними. Десяток воев сноровисто надевали брони прямо на голое тело, на головах появились шлемы, с прикрепленными наносниками или полумасками. За считанные мгновения насад был готов к отражению нападения. По причине крутизны берега, с которого грянул одинокий гром, слать стрелы в заросли было бесполезно. Сам Степан никак не мог оправиться от потрясения и одиноким столбом стоял отдельно от всех. Только после окрика кормчего народ понял, что судно стоит на месте. Ни течение, ни ветер наполнивший парус, не могли побороть друг друга.

– На весла!

– Заслонить хозяина!

Добрыню, белого как мел, заслонили щитами. Потащили к двери единственной на борту каюты.

– Бух-ух-ух!

Снова эхом над рекой разнесся раскат грома. Тело купца содрогнулось. Не спасли щиты, по щеке поползла полоска крови, пачкая шею и ворот рубахи беленого полотна с вышитым орнаментом славянской обережной мозаики.

Все. Теперь уходить. Сбросив с кручи в воду уже не нужную «светку», выбрался из колючих кустов. Забросив повод на шею транспортного средства, Лиходеев вскочил в седло, неторопливо объезжая препятствия направился к недалекому летнику.

Дубравы и перелески, возделанные смердами поля и их веси, веселые светлые леса мелькали перед глазами. Торопился. Торопился, ведь возвращался в родную сторонушку. Торопливость чуть не стоила ему головы. И куда было так лететь? Называется вырвался на волю. Щаз! Уловил далекий звук передвижения конного отряда по летнику навстречу ему. Спутать с купцом точно нельзя.

Натягивая повод и останавливая лошадь, заржавшую в свою очередь от такого обращения с ней, Лиходеев затравленным взглядом прошелся по округе. Лес, бывший и без того густым, надвинулся на обочины темной громадой, сходился над головой непроглядным шатром, стал сумрачным, а воздух в нем как-то потяжелел, от скопившейся теплой влаги запах сладковатой прелью мхов и прошлогодних листьев. Только тропы, уходящие в чащобу, говорили проезжему о том, что где-то совсем рядом живут люди, которые не спешат появиться на глаза чужакам. За полную седмицу он удалился от Чернигова на достаточно большое расстояние. Приходилось ночевать в селах, а чаще всего просто в лесу у костра. За все время, постоялый двор повстречался лишь раз, да и то, на Черниговском тракте, который пересек, взяв направление на северо-восток. Думал, что уж этот-то летник точно не хожен, а оно вон как вышло. Ну и чего теперь?

Мозг быстро подбросил простое решение. Лиходеевка! Деревня в которой познакомился с Белавой. Не раздумывая, потянул повод разворачивая кобылу, ощущая скорое появление кавалерии.

– Пошла! Пошла!

Подбодрил шпорами и без того послушное животное. За спиной услышал перестук копыт, по всему выходило, заметили его или услыхали топот копыт одинокой лошади на узкой дороге. Гналось с десяток конных не боле. Только ведь он-то один.

До поворота версты полторы, а там еще скакать и скакать. Обойти его не смогут, разве что, догнать. И это не от него зависит и даже не от лошади, а оттого, издалека ли путь держала сия конная когорта.

Вот и поворот. Резко натянул повод на сторону, чуть прижал бока животины коленями.

– Н-но!

За спиной посвисты, понукания на родном языке. Славяне! И чего вцепились клещами в его шкуру? Скука надоела? Ехали б себе своей дорогой! На ходу выдернул петлю щита у стремени с крюка на задней части седла, перебросил за спину. Оно всяко лишняя защита не помешает.

– А ну, сто-ой!

Выкрик приглушенный, значит еще далеко до него. Ой как не хочется лошадь бросать!

– Н-но! Пошла-а! Пошла-а!

Давай моя хорошая, совсем не много осталось!

Знакомую деревушку, на пять хозяйств, проскочил не снижая скорости. До блудной деревни версты полторы. Ты только не споткнись! И под запаленное дыхание лошади, из под копыт доносился топот, похожий на ответ седоку.

«Продержусь-продержусь-продержусь»

– Сто-ой!

Ага, щаз! Дурных нема. Их еще в гражданскую как тараканов вывели.

Стрела с глухим стуком ударила в деревянный круг щита. Второй удар. Третий.

– Сто-ой!

Снайперы, мать вашу так!