Десятое Блаженство (СИ)

На палубе развели суету, готовясь к посадке палубных «котиков», а пара стремительных силуэтов уже чертила небо над островом Уайт.

— Кто пилотирует? — отрывисто спросил Най.

— Коммандер Натан Грей и сквадрон-лидер Эффи Гросвенор, сэр!

Грохоча двигунами, зашел с кормы ведомый «Ягуар», прокатился на скорости гоночного болида, но тут же зацепился за аэрофинишер, гася быстрину. Дочерчивая круг, заскользил на посадку ведущий.

Стэффорд кичливо вздернул голову, и еле слышно прошептал любимую мантру:

— «Правь, Британия!»

Тот же день, позже

Израиль, окрестности Беэр-Шебы

В стороне от вади — безводных русел, где по весне пару часов журчали ручьи, Негев представала не пустыней даже, а неопрятной каменистой пустошью, где выживает лишь нечто иссохшее и колючее. Даже барханов с верблюдами нет — между сглаженных холмов петляла узкая дорога. Местами она выходила из ветровой тени, и тогда поперек черного асфальта сеялись желтые струйки песка, навеянного с Синая.

— Мото-ор!

— Есть мотор!

— Сцена семнадцать: «Захват монастыря»! Кадр один, дубль один!

— Камера!

— Есть…

— Начали!

Ритмичное клокотанье пронизало небо, лучезарный воздух мгновенно посерел от вихрящейся пыли, и в мутной метелице завели хоровод три темно-оливковых вертолета «Блэк хоук».

Мне был непривычен подобный метод — вчера снимали сцену из начала фильма, сегодня ту, что в конце, завтра — из середины… А затем всё складываем в строгой очередности и целокупности, монтируем, озвучиваем…

— Миша!

Походкой складного циркуля приблизился Гайдай, белый и свежий. Джинсы, футболка, кроссовки, бейсболка — всё цвета накрахмаленной простыни.

— Миша, выручайте! — мэтр приложил пятерню к впалой груди. — Эти вояки не хотят понимать по-русски! Я им говорю, что делать и куда идти, а они только моргают по-нашему… Вы уж втолкуйте им!

— Втолкуем, Леонид Иович, — расплылся я в улыбке, — чего ж не втолковать… Сейчас они у нас забегают… Дагель нэшэк — кадима цаад смоль!

Мне хватило пятнадцати минут, чтобы путаные желания режиссера перевести в уставные фразочки, понятные бойцам ЦАХАЛ. Пять минут на усвоение — и бравая солдатня штурмовала полуразваленную обитель, аккуратно укладывая мордой в грунт «монахов-францисканцев» из массовки.

— Alles gut! — заценил Эшбах в роли Эйзенхардта, и белозубо оскалился.

Вот уж кто был занят тем, что получал массу удовольствия, а ему еще за это и денежки начисляют! Я пока ни разу не видел автора романа и сценария задумчивым или, хотя бы, рассеянным — Андреас постоянно улыбался, словно рекламируя своего дантиста.

Вывод: обрести счастье легко. Труднее удержать синего птаха…

— Сцена семнадцать: «Захват монастыря»! Кадр один, дубль два!

Десантники в полном боевом залезли обратно, закатывая широкие дверцы кабин с намалеванными звездами Давида. Теперь-то, после «учений», служивые точно знали, куда бежать, да кого вязать.

Раскрутив винты, вертолеты взмыли, гоняя пыль и песок по кругу, а затем, описав широкую дугу, полетели «в кадр».

— Камера!

— Есть…

— Тихо, идет съемка! Начали!

Там же, позже

К вечеру всё угомонилось. Вертолеты дисциплинированно убыли на базу ВВС «Неватим». Разгрузившись, отъехала серебристая фура. Переваливавшийся на колдобинах автобус увез массовку.

Киноэкспедиция пошумела, как бы по инерции, и успокоилась. Лишь за окнами «штаба-салона» мельтешили тени — Верховный главнокомандующий Гайдай планировал завтрашнее наступление…

Стемнело, как и положено в тропиках — сразу. Словно кто выключил яркую люстру, оставив торшер в углу. Закат пылал чистейшими спектральными красками, перепадая от лимонно-желтого и сочного апельсинного до темно-лилового, а вот костры за пределами лагеря разгорались откровенно жалкие — с дровами в Израиле туго.

Повезло той компании, что собирал вокруг себя Белявский и мой тезка — местные армейцы подкинули им пару поддонов-паллет. Огонь разгорался на славу.

А мне с отоплением помогли бедуины. Я еще вечером приметил на возвышенности две неподвижные фигуры, укутанные в безразмерные, полощущие на ветру хламиды — парочка словно отбилась от патриарха Авраама, заблудившись в веках.

А с утра к палатке явился сурового вида житель пустыни в черной рубахе-джалабийе, и молча сложил к моим ногам вязанку кривых сучьев и веток. Я, ни слова не говоря, отсчитал ему шекели. Медное и бесстрастное лицо бедуина дрогнуло в улыбке, и не назвавшийся гость удалился. Он шагал, обходя холм, джалабийя его парусила, а затем до меня донеслось конское ржание.

«Восток — дело тонкое…»

Поскрипывая каменным крошевом, приблизился Динавицер.

— Вряд ли это кочевник, — рассудил он. — Тут, неподалеку, целый город бедуинов — израильтяне заманивают их к оседлой жизни разными плюшками. А дров сей гордый номад мог нарубить и в посаженной роще!

— Но мы об этом никому не скажем, — ухмыльнулся я. — Изя, помнишь пакет, что ты передал?

Историку-консультанту стоило чудовищного усилия сохранить на лице выражение вежливого интереса.