Десятое декабря

Три машины для двух взрослых, подумал я. Ну и страна. Ну и парочка эгоистичных говнюков – моя жена и ее новый муж. Я предвидел, что со временем и мои дети медленно превратятся сначала в эгоистичных маленьких говнюков-младенцев, потом в эгоистичных говнюков-малышей, потом в первоклашек, потом в подростков и, наконец, во взрослых, а я все это время буду ошиваться рядом, как поганый подозрительный дядька.

В этой части города было полно за́мков. В одном из них я увидел обнимающуюся пару. В другом у женщины на столе стояло типа девяти миллионов маленьких рождественских домиков, словно она делала им переучет. За рекой замки становились меньше. В нашей части города дома напоминали крестьянские лачуги. Внутри одной крестьянской лачуги на спинке дивана совершенно неподвижно стояли пятеро детей. Потом они одновременно спрыгнули, а их собаки зашлись в лае.

9

Мамин дом был пуст. Мама и Харрис сидели на полу в гостиной, звонили по телефону, пытались найти, куда бы можно отправиться.

– Который час? – сказал я.

Ма посмотрела туда, где прежде висели часы.

– Часы на улице, – сказала она.

Я вышел. Часы были под курткой. Десять часов. Эван меня наебал. Я подумал: не вернуться ли, не потребовать ли встречи с детьми, но, когда я доберусь, будет уже одиннадцать, и у него все равно останется веский аргумент: поздно.

Вошел шериф.

– Не вставайте, – сказал он маме.

Мама встала.

– Встаньте, – сказал он мне.

Я остался сидеть.

– Это вы бросили на землю мистера Клиса? – сказал шериф.

– Он только что вернулся с войны, – сказала мама.

– Спасибо вам за вашу службу, – сказал шериф. – Позвольте вас попросить воздержаться от швыряния людей на землю в будущем.

– Он и меня бросил на землю, – сказал Харрис.

– Дело в том, что я бы не хотел арестовывать ветеранов, – сказал шериф. – Я сам ветеран. Так что, если вы мне поможете – не будете бросать людей на землю, – я вам помогу. Не буду вас арестовывать. Договорились?

– Еще он собирался сжечь дом, – сказала мама.

– Я бы не рекомендовал ничего жечь, – сказал шериф.

– Он не в себе, – сказала мама. – Я что говорю: посмотрите на него.

Раньше шериф никогда меня не видел, но для него было бы профессиональным провалом признать, что у него нет никакой основы для сравнения, потому что он не знал, каким я был раньше.

– Да, вид у него усталый, – сказал шериф.

– Но силен, черт, – сказал Харрис. – Бросил меня на пол – нечего делать.

– Вы куда завтра направитесь? – спросил шериф.

– Предположения? – спросила мама.

– Друг, член семьи? – сказал шериф.

– Рени, – сказал я.

– Если не получится, приют на Фристен? – сказал шериф.

– Вот чего я никогда не сделаю, так это не пойду к Рени, – сказала мама. – Там все слишком возвышенные и великие. Они уже считают, что мы низменные.

– Ну, мы и есть низменные, – сказал Харрис. – По сравнению с ними.

– И еще чего я никогда не сделаю – это не пойду в какой-нибудь бип-бипный приют, – сказала мама. – У них в приютах вши.

– Когда мы начали встречаться, у меня были вши из приюта, – с готовностью сказал Харрис.

– Мне жаль, что это происходит, – сказал шериф. – Все меняется к худшему и переворачивается верх дном.

– Я так скажу, – сказала мама. – Я здесь работаю на церковь, и мой сын герой. С Серебряной звездой. Вытащил морпеха за его бип-бипную ногу. Мы письмо получили. И где я теперь? На улице.

Шериф отключился и ждал момента, когда можно будет выйти через дверь и вернуться к тому, что было для него реальной жизнью.

– Найдите себе место для жилья, друзья, – искренне посоветовал он, уходя.

Мы с Харрисом затащили в дом два матраса. На них были простыни, и одеяла, и все. Но на простыне с их матраса по краям остались травяные пятна, и от подушек несло грязью.

А потом мы провели долгую ночь в пустом доме.

10

Утром мама звонила каким-то теткам, которых знала, когда была молодой матерью, но у одной удалили позвоночный диск, у другой был рак, а у третьей были близнецы, у которых диагностировали маниакально-депрессивный психоз.

При свете дня храбрость вернулась к Харрису.

– Значит, этот военный трибунал, – сказал он. – Это было худшее из того, что ты сделал. Или ты делал чего и похуже, просто тебя не поймали?

– Его за это оправдали, – жестко сказала мама.

– Меня в тот раз тоже оправдали за взлом и проникновение в жилище, – сказал Харрис.

– И в любом случае какое отношение это имеет к тебе? – сказала мама.

– Он, может, поговорить хочет, – сказал Харрис. – Впустить туда немного свежего воздуха. Это хорошо для души.

– Ты посмотри на его лицо, Хар! – сказала мама.

Харрис посмотрел на мое лицо.

– Извини, что заговорил об этом, – сказал он.

Потом вернулся шериф. Он заставил нас с Харрисом вытащить матрасы. Мы с веранды смотрели, как он запирает дверь на висячий замок.

– Восемнадцать лет ты был моим милым домом, – сказала мама, возможно, подражая какой-нибудь скво племени сиу из фильма.

– Вам придется найти какой-нибудь фургон, – сказал шериф.

– Мой сын служил на войне, – сказала мама. – И посмотрите, как вы со мной обходитесь.