Десятое желание

Хотелось сжаться в комок, лечь прямо здесь, у парапета. Хотелось так сильно, что Катя представила это. Почувствовала, как пористый бетон холодно и влажно трется о щеку…

Женщина в клетчатом пальто, с фигурой, как песочные часы, сошла с моста и направилась к домикам с черепичными крышами. Она шла легко, будто ее тело состояло не из плоти и крови. Ветер, играя, ворошил длинные темные волосы.

На мгновение Катя встретилась с ней взглядом. Брюнетка прошла еще несколько метров, потом развернулась и спустилась к набережной.

– Я заметила вас с моста, – произнесла незнакомка. Ее глубокий, ласковый голос задевал за живое. – Вас трудно не заметить.

– Почему? – Катя тускло улыбнулась. На ней была куртка цвета мяты, бежевая туника, серые джинсы. Наоборот, она сливалась с пейзажем.

– Вы в отчаянии, это заметно. Ваше отчаяние такое явное, оно настолько интенсивно-черное, что затмевает все остальное. Вы знаете, что такое черный цвет – не вороного крыла, не маренго, не эбонит? Настоящий черный? Это даже не цвет, а полное поглощение цвета и света. И это то, что сейчас происходит с вами.

– А вы сумасшедшая. Это тоже очень заметно, – полушутя сказала Катя.

– Я не сумасшедшая, я художница. И если у вас есть свободное время, не хотели бы вы провести его у меня дома, за чашечкой чая? Смотрите, вы уже посинели от холода. Утки перестали вас бояться. До моего появления одна из них пощипывала ваш ботинок.

– Правда?! – Кате стало жутко от мысли, что она так глубоко ушла в себя.

– Нет, – улыбнулась художница. – Но через полчаса стало бы правдой. Пойдемте.

Они прошли через арку и словно оказались в другом городе. Внутренний дворик был выложен булыжником. Вдоль ступенек тянулись резные поручни. Тонкими струями шуршал миниатюрный фонтан.

Миновав кафе с крошечными столиками, они зашли в подъезд и по винтовой лестнице поднялись на четвертый этаж. За массивной дверью оказалась просторная студия.

– Красиво…

– Располагайся.

Свет из окна падал на мольберт. У противоположной стены стояла круглая кровать, усыпанная пестрыми подушками. К белым стенам прислонялись холсты: и большие, словно оконные рамы, и маленькие, размером с ученическую тетрадь. С десяток картин висело на стенах.

Незнакомка положила в высокие прозрачные стаканы дольки апельсина и листочки мяты, залила чаем из заварника, вставила соломками трубочки корицы. Аромат мгновенно наполнил студию.

– Меня Мариной зовут, – женщина плеснула в чай из коньячной бутылки. Протянула гостье стакан.

– Катя.

– Приятно познакомиться, Катя.

Они чокнулись стаканами. Долго пили чай, сначала обжигающий, потом подостывший, терпкий. Марина подливала в него коньяк. Потом они пили коньяк без чая, закусывая кружочками лимона. И чай, и коньяк, и лимон – все гармонировало со студией, с ее цветом и запахом.

Голос Марины, словно вода сквозь песок, просачивался через кожу и концентрировался где-то под ложечкой. Художница становилась все разговорчивее. Рассказывала о детстве, которое провела в хипповской коммуне под Сан-Франциско. О продаже картин через интернет. О замужестве, которое длилось четыре дня. Не прерывая монолога, она поставила пластинку на патефоне, заиграл Нэт Кинг Коул. Теперь гармония была и в звуках.

Марина остановилась за стулом, на котором сидела Катя. Растянула завиток у ее виска и отпустила. Локон щекотно, приятно скрутился в пружинку. Катя прикрыла глаза. Пол покачивался, танцевал под спокойную печальную музыку.

Не спеша, тягуче, художница стала вытаскивать шпильки из пучка. Кате казалось, что шпилька тянется из самой глубины солнечного сплетения, а следующая – с низа живота, через позвоночник, через затылок. Тонко, нежно, звеняще. И все тело тянулось следом, выворачивалось изнанкой, медленно и сладостно.

Марина распустила Кате волосы, помогла копне мягко лечь на лопатки и осторожно коснулась боковых прядей, словно завершая сложную торжественную прическу.

– Я хочу нарисовать тебя обнаженной.

– Ладно… – все еще звеня от ощущений, ответила Катя.

– Не здесь, на кровати.

Марина помогла ей раздеться: стянула тунику, расстегнула тугую застежку бюстгальтера.

Катя легла на спину, на прохладный шелк простыни – и увидела под самым потолком картину в синих тонах с золотыми мазками.

Не было понятно, что именно изображено на холсте: человек или животное, или абстракция. Но что-то в плавных изгибах линий, формах и оттенках, скорее на уровне подсознания, чем здравого смысла, казалось знакомым, царапало душу.

Катя долго вглядывалась в картину, потом приподнялась на локтях.

– Кто это? Кого ты рисовала?

– Нравится? – спросила Марина, не переставая наносить мазки на холст. Ее запястья и лоб были вымазаны черной краской. – Это мой приятель, Ян. Строптивый. Своевольный. Никогда не знаешь, что у него на уме. Наверное, поэтому он играет такую прекрасную музыку.

Катя медленно выпрямилась. Марина замерла у мольберта с кистью в одной руке и палитрой – в другой.

– Что… – Катя все еще не могла поверить в происходящее. – Что играет Ян?..

Глава 34. Ее Величество